– Ты что, совсем чокнутая?

– Вероятно, да, немного, – ответила девица. – Лишена сострадания. Чрезмерно жестокая. Что-то в этом роде.

Она схватила его за руку с силой, напугавшей его до безумия.

– Так что, честно говоря, Арвид, твои дела плохи. А знаешь, чем я сейчас занимаюсь? Знаешь, почему я кажусь рассеянной? – продолжала она.

– Нет.

– Сижу и пытаюсь придумать, что с тобою сделать. Я думаю о чисто библейском страдании. Поэтому я немного рассеянна.

– Чего ты хочешь?

– Хочу отомстить, разве тебе еще не ясно?

– Ты несешь чепуху.

– Вовсе нет, и полагаю, ты это тоже знаешь. Но вообще-то, имеется выход.

– Что я должен сделать?

Вранге не понимал, почему так сказал. «Что я должен сделать?» Это прозвучало почти как согласие, капитуляция, и он обдумывал, не взять ли ему свои слова обратно и надавить на нее, чтобы посмотреть, есть ли у нее вообще какие-нибудь доказательства, или же она просто блефует. Но он не смог – и лишь потом понял, что не только из-за брошенных ею угроз или даже жуткой силы ее рук.

Дело было в шахматной партии и жертве ферзя. Арвид пребывал от этого в шоке, и что-то в подсознании говорило ему, что девушка, играющая таким образом, должна иметь и доказательства в отношении всех его тайн.

– Что я должен сделать? – повторил он.

– Ты сейчас выйдешь со мной отсюда, а потом все расскажешь, Арвид. Ты расскажешь, при каких именно обстоятельствах продал Франса Бальдера.

– Это чудо, – произнес Ян Бублански, стоя на кухне дома у Ханны Бальдер и рассматривая помятый рисунок, который вытащил из мусора Микаэль Блумквист.

– Не заходись так, а то лопнешь, – сказала стоявшая с ним рядом Соня Мудиг, и была, разумеется, права.

Ведь это все-таки не многим более, чем несколько шахматных клеток на листе бумаги, и в точности, как отметил по телефону Микаэль, в работе присутствовало нечто удивительно математическое, будто мальчика больше интересовали геометрия клеток и удвоения в зеркалах, чем грозная тень над ними. Тем не менее Бублански продолжал переживать. Ему раз за разом говорили о том, насколько слабоумен Август Бальдер и как мало он сможет им помочь. А мальчик создал рисунок, дававший Бублански больше надежд, чем что-либо другое в данном расследовании, и это захватило его и укрепило в старом представлении, что нельзя никого недооценивать или зацикливаться на предвзятых суждениях.

Конечно, они даже точно не знали, действительно ли Август Бальдер пытался поймать мгновение убийства. Тень могла – по крайней мере, теоретически – относиться к другому случаю, и не было никаких гарантий того, что мальчик видел лицо убийцы или смог бы его нарисовать. И тем не менее… В глубине души Ян Бублански в это верил, и не только потому, что рисунок уже в нынешнем состоянии был виртуозным.

Бублански уже изучал другие рисунки, даже сделал копии и взял их с собой, и на них виднелись не только переход и светофор, но и потрепанный мужчина с узкими губами, которого, с чисто полицейской точки зрения, застигли на месте преступления. Мужчина явно шел на красный свет, а его лицо было не просто мастерски схвачено. Аманда Флуд из его группы мгновенно опознала в нем бывшего безработного артиста Рогера Винтера, который был осужден и за вождение в нетрезвом виде, и за избиения.

Фотографическая точность взгляда Августа Бальдера должна быть просто мечтой для любого, кто расследует убийство. Впрочем, Бублански, естественно, понимал, что предаваться слишком большим надеждам непрофессионально. Возможно, убийца был в маске, или его лицо уже стерлось в памяти ребенка. Существовал целый ряд возможных сценариев, и Бублански посмотрел на Соню Мудиг с некоторой грустью.

– Ты считаешь, что я просто размечтался? – спросил он.

– Для человека, который начал сомневаться в Боге, ты подозрительно легко распознаешь чудо.

– Возможно.

– Но нам определенно стоит проверить все до конца. С этим я согласна, – сказала Соня Мудиг.

– Хорошо, тогда давай встретимся с мальчиком.

Бублански вышел из кухни и кивнул Ханне Бальдер, которая задумчиво сидела на диване в гостиной, перебирая какие-то таблетки.

Саландер и Вранге вошли в парк Васапаркен под руку, как старые знакомые. Однако их вид был, разумеется, обманчив. Лисбет подвела перепуганного Арвида к скамейке. Погода не слишком располагала к тому, чтобы сидеть на улице и кормить голубей. Снова задул ветер, температура поползла вниз, и Арвид мерз. Но Лисбет посчитала, что скамейка вполне сойдет, крепко обхватила его руку и проследила за тем, чтобы он сел.

– Ну, – сказала она. – Давай не будем затягивать.

– Ты не выдашь мое имя?

– Я ничего не обещаю, Арвид. Но у тебя очень существенно повысятся шансы вернуться к твоей убогой жизни, если ты расскажешь.

– О’кей. Ты знаешь Даркнет?

– Знаю, – ответила она.

Это было еще мягко сказано. Никто не знал Даркнет лучше Лисбет Саландер. Сеть Даркнет являлась незаконным подвидом Интернета. Туда никак не попасть без особой зашифрованной программы. Анонимность пользователя гарантируется. Тебя нельзя найти через поисковики или проследить твои действия. Поэтому сеть Даркнет полна торговцев наркотиками, террористов, сутенеров и черных хакеров. Нигде в цифровом пространстве не происходит столько грязных дел, как там. Если интернетовский ад и существует, то именно там.

Но сама по себе сеть Даркнет злом не является. Уж кто-кто, а Лисбет это знала. Сегодня, когда шпионские организации и крупные компании, занимающиеся программным обеспечением, отслеживают каждый наш шаг в Интернете, многим честным людям тоже требуется место, где их никто не видит, и поэтому Даркнет стал также прибежищем диссидентов, разоблачителей и тайных источников оперативной информации. Здесь оппозиционеры могут высказываться и протестовать, не боясь реакции своих правительств, и здесь Лисбет Саландер предпринимала свои самые тайные исследования и атаки.

Так что, да, она знала сеть Даркнет. Ей были знакомы ее сайты, поисковики и слегка устаревший, медлительный организм далеко за пределами известной, видимой части Сети.

– Ты выставил технологию Бальдера на продажу в Даркнет? – спросила она.

– Нет-нет, я просто бесцельно ползал по «сетке». Я пребывал в ярости. Знаешь, Франс со мною едва здоровался. Он обращался со мной, как с пустым местом; да и, честно говоря, собственная технология его тоже не волновала. Ему хотелось только проводить с ее помощью исследования, а не заботиться о ее применении. Мы же понимали, что на технологии можно заработать кучу денег и что мы все можем разбогатеть. Но ему было наплевать на это – он хотел только играть и экспериментировать с нею, как ребенок. И однажды, изрядно выпив, я забросил на сайт компьютерщиков-фанатов вопрос: «Кто может заплатить за революционную AI-технологию?»