– Что вы там пишете? Дневник? – удивленно спросил немец, который, кажется, задремал.

– А? Что?! – Воскобойников поднял голову, всё вокруг плыло, как в тумане. – А где финн?

– Не волнуйтесь вы так, комиссар. Он на часах. Что-то мне подсказывает, что это будет жутковатая ночь, и я распорядился выставить охранение. А поскольку вы спали, а я в тот момент был старшим по званию, пошел Керьялайнен.

– Он не сбежит?

– А вы бы сбежали на его месте? С нами уж никак не страшнее, чем одному в лесу... – невесело усмехнулся Айнцигер. – Так что вы там пишете?

– Дневник, дневник... – Сомнамбулическое состояние, в котором Станислав Федорович водил карандашом по листкам дневника, прошло. – Хотите посмотреть?

– Дневник предполагает нечто личное, – развел руками немец.

– Смотрите. Рисунки, посмотрите рисунки. – Немец взял в руки дневник и поднес к костру, как недавно сам комиссар.

– Вы знаете финский?! – удивился он.

– Совсем плохо, а что?

– Тут по-фински... правда, не разберу, кажется, это какой-то диалект, очень много незнакомых слов... А это совсем непонятно, это и не финский, по-моему... Какой-то мертвый язык... Послушайте, товарищ комиссар, что это?

– Я не знаю, – признался Воскобойников. – Не знаю... Гиацинт. Посмотрите рисунки.

– Они омерзительны, – покачал головой немец, присмотревшись. – Но рисуете вы неплохо, у вас есть задатки хорошего графика... Но для чего вам это всё?

– Я не знаю, – снова сказал комиссар. – Я только понимаю, что обязан вести этот дневник.

Немец хотел что-то сказать, но тут в окопчик обрушился финн с округлившимися от ужаса глазами. В руках он держал автомат – как только сейчас понял Станислав Федорович, его, Воскобойникова, автомат.

– Он пришел, – прохрипел Керьялайнен.

Как выяснилось, финн хоть и боялся, но осторожно бродил туда-сюда, не теряя из виду слабого света из окопчика. К северу он не ходил вообще – там был похоронен Буренин. Но именно с той стороны он услышал едва приметный треск ветвей, а потом – шорох, словно кто-то быстро-быстро роет руками (лапами?!) снег, сухой от мороза, словно песок. Трясясь не столько от холода, сколько от ужаса, Керьялайнен всё же подобрался чуть ближе и увидел склонившуюся над снежной могилой человеческую фигуру. Затем до него донеслось голодное чавканье, и финн бросился назад, к спасительному, как ему казалось, теплу и свету костра.

– Потом вы мне обязаны всё объяснить, – сухо сказал Воскобойникову эсэсовец.

Комиссар молча кивнул – он и в самом деле не видел ничего особенного в том, чтобы рассказать Айнцигеру историю о застреленном у ручья финне. В том, что Воскобойникова преследует именно он, комиссар уже не сомневался. Он давно забыл все антирелигиозные лекции, богоборческие демонстрации, забыл, как из храма на Орловщине вышвыривали иконы, рубили их топорами и жгли во дворе. Да и что мог тут поделать Иисус, живший в десятках тысяч километров отсюда, в теплой и сухой Иудее? Это был не местный, чужой бог, а то, что глодало сейчас мерзлые кости лейтенанта Буренина, – местное, здешнее. Свое.

– Будем стрелять? – спросил Станислав Федорович.

– Ему это повредит?

– Не знаю... Постойте, у меня есть другое предложение.

– Скорее, – буркнул немец, тревожно вглядываясь в темноту над кромкой снежного окопчика.

– Керьялайнен, переведите на финский то, что я скажу. Крикните громко, чтобы он слышал. – Воскобойников махнул рукой в сторону севера.

Финн послушно закивал.

– Да, господин офицер. Конечно, господин офицер.

– Переводи.

Воскобойников глубоко вздохнул, поднялся на ноги и начал:

– Послушай! С тобой говорит тот, кто тебя убил. Я не знаю финского языка, и поэтому за меня говорит другой человек. Он не виновен в твоей смерти, и еще один, который со мной, тоже не виновен. Я хочу спросить – чего ты хочешь?

Финн послушно перевел сказанное, выкрикивая фразы через сложенные рупором ладони в варежках. Все прислушались – над головой шумели, терлись друг о друга верхушки сосен... И внезапно послышался голос – холодный, какой-то замерзший, бесстрастный. Говорили по-фински, совсем рядом, в нескольких шагах. Комиссар опустил глаза, потому что боялся увидеть что-либо в ночи.

– Что он говорит?! – рявкнул эсэсовец.

– Он говорит, что собирается мстить за свою смерть, – перевел Керьялайнен.

Костер забился, стал угасать, и Воскобойников поспешно сунул туда несколько мерзлых веток.

– Скажи ему, что идет война, а на войне убивают, – велел комиссар.

Керьялайнен перевели это.

– Я ни с кем не воевал, – сказал мертвец. – Я даже не знал, что идет война, когда ты меня убил. Но теперь ты еще и враг.

– Почему же ты убиваешь людей рядом со мной и не трогаешь меня самого?!

– Потому что так тебе тяжелее, – ответил мертвец с утробным смешком. – Я приду, чтобы убить тебя, когда придет срок. А до этого я буду убивать других.

– Тогда иди сюда, – сказал Воскобойников, поднимая автомат, выпавший из ватных рук Керьялайнена. – Иди сюда.

– Зачем? Сейчас я уйду. Я приду тогда, когда ты не будешь этого знать, – сказал мертвец.

Воскобойников крепко выругался по-русски и одним прыжком вымахнул из окопчика. Немец что-то закричал вслед, но комиссар не слушал – он бежал сквозь темноту туда, откуда только что доносился мертвый промерзший голос, стреляя от живота короткими очередями.

Споткнувшись, Станислав Федорович упал лицом в снег, автомат, замолкший за мгновение до этого (наверное, заклинило патрон), отлетел в темноту. Комиссар быстро перевернулся на спину, но вокруг было тихо.

– Сволочь! – крикнул в черное небо Воскобойников. – Сука! Ну, выйди! Выйди!

«А ведь я убил его подло в спину, исподтишка... Поэтому он не выйдет».

С горящими головнями в руках подошли Айнцигер и Керьялайнен, помогли комиссару подняться, финн нашел утонувший в снегу «суоми».

– Я думаю, он ушел, – сказал немец. – Идемте к огню, и расскажите мне, кого и зачем вы убили.

– Скажи, а что такое Похьяла?

Хорошая машина «Форд» может двигаться даже без водителя. Потому что я несколько секунд тупо пялился в лобовое стекло, совершенно не участвуя в управлении автомобилем.

– Откуда ты это взяла?

– Ты часто ночью повторял это слово.

– Разве я говорил что-то осмысленное?

– Это я только и разобрала. Просто ты очень часто это повторял. – Юлька закинула ножки на приборную панель, рискуя при резком торможении разбудить спящий airbag. Холодный воздух из сопла кондиционера играл с подолом ее сарафанчика, то приоткрывая, то снова пряча округлость попки. – Куда ты так смотришь?