был не в своей тарелке. Внезапно он встал, стряхнув ее со своих колен, и начал ходить по комнате.

– Я не могу винить тебя за подозрительность, поскольку раньше я не был с тобой откровенен. Но я хотел бы вернуть твое доверие.

– Расслабься, Дункан, ты его не терял.

Джина улыбнулась, решив смягчиться, чтобы снова успокоить его. Не было никакого смысла давить на него таким образом. Она перестала говорить о своем отце, хотя поймала себя на мысли, что думает о нем, чувствуя, что не может позволить ему оставаться в неведении. В конце концов ей придется рассказать ему о своих планах остаться за границей. Она не сообщила Дункану о своем намерении позвонить домой – он бы только возразил, и в любом случае, она не спрашивала его разрешения. На следующий день она позвонила своему отцу из телефона-автомата в Галерее Боргезе, куда она пошла, пока Дункан оставался сочинять в их квартире. Не получив ответа, она попыталась еще раз на следующее утро, когда Дункан выбежал за молоком. И снова после четырех гудков на линии раздался записанный голос ее отца:

«Вы позвонили Фрэнку Рейнхольду…»

В то утро она решила оставить сообщение.

«Папа, это я. Прости, что не позвонила раньше. Все очень сложно, но ты должен знать, что я в порядке, более чем в порядке. Я отправила тебе письмо, хотя и не уверена, что ты его получил. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Я уже несколько раз пыталась дозвониться до тебя и, в общем, начинаю нервничать. Скоро попробую еще раз. Надеюсь, ты получишь это сообщение. Люблю тебя».

* * *

Позже той ночью, лежа в постели, она поймала себя на том, что вспоминает картину, которую видела в базилике Святого Петра, работу Рафаэля: жена Лота, убегая, оглядывается на горящий Содом и застывает, превратившись в соляной столб, не в силах двигаться дальше со своей семьей. Это показалось ей предупреждением. Не оглядывайся назад. Не плачь солеными слезами, когда тебя спасли. Они с Дунканом собирались вместе создать семью, начать новую захватывающую жизнь в большом городе, и он, казалось, так доволен этим, что оставил свои собственные заботы позади. Джина больше не слышала о звонках его матери. Дункан не выражал сомнений по поводу будущего, как раньше. На неделе он подал заявление в Академию и связался со школой итальянского языка, которая работала все лето. Он пропустил три недели занятий, но если нанять репетитора, который поможет наверстать упущенное, да с имеющимся знанием французского… Короче говоря, учитель заверил, что с итальянским он справится.

Дункан двигался вперед; она должна была делать то же самое и все же не могла избавиться от своих тревог – особенно относительно отца. Где он сейчас?

Джина решила, что существует лишь один человек, который может знать, все ли в порядке с ним.

Она подождала, прежде чем сделать этот ход, зная, что приведет в движение то, что нелегко будет остановить. Боясь последствий, она в течение нескольких дней носила номер с собой в сумочке, периодически вынимала его, смотрела, обдумывала, затем снова убирала. То, что она собирается сделать, – очень рискованно, и накануне дня, когда она решила действовать, она не спала всю ночь, кружа подле кровати, не в силах перестать двигаться. Наконец в восемь утра, когда Дункан пошел записываться на уроки итальянского, Джина достала листок бумаги и набрала номер, который ей по телефону сообщил клерк из Венского отеля, – номер Грэма Бонафера.

Глава четырнадцатая

Дункан

Рим, август 1996 года

По пятницам Дункана и его однокурсников отпускали пораньше, и они вместе шли по балкону, выходящему во внутренний двор, спускались по каменным ступеням через ворота на тротуар. Курсы итальянского языка проходили в небольшой гимназии на Виа дель Ваккаро, прелестной маленькой мощеной улочке с проходом, образующим арку между зданиями. В этом районе имелось несколько ресторанов, и в этот день студенты предложили пообедать всем вместе.

– Не могу, извините, – отказался Дункан, пытаясь уйти. Однако его однокурсники были настроены решительно:

– Perchè нет?

– Давай, еще рано!

– Кто заметит, если ты останешься подольше?

– Mia moglie, – ответил Дункан, используя слова, которые выучил на той неделе: «моя жена».

Дункан произнес их в первый раз, тем самым признаваясь, что у него есть жена. Это показалось ошибкой. Возможно, он слишком расслабился в Риме.

– Ты женат? – спросила валлийка с огромными светлыми глазами. Дункан снимал кольцо перед уроком, чтобы избежать вопросов о Джине. – А мы думали, что ты приходишь домой и просто сидишь один в пустой квартире.

Он посмеялся над собой вместе с ними и даже подумал, что ему удалось покраснеть, как сделал бы это застенчивый тип, за которого они его принимали. Во время обеденного перерыва, когда остальные собирались во дворе, он садился на скамейку, чтобы съесть свой бутерброд и написать письма. Дункану нравились его однокурсники, но он считал неблагоразумным подпускать их слишком близко. Всякий раз, когда упражнения класса включали ответы на личные вопросы – Откуда вы родом? Что привело вас в Рим? – он предпочитал выдумывать истории. В течение той недели он сочинил целый рассказ о своей прошлой жизни в Мичигане: мол, он сын фабричного рабочего и медсестры итальянского происхождения, которая пробудила в нем любопытство к стране предков. Он даже использовал свое второе имя – Максвелл или Макс. Никто не знал его как Дункана, а поскольку он начал отращивать бороду, вскоре любому новому знакомому было бы трудно поверить, что Макс и мужчина на его старых фото, которого зовут Дункан Леви, один и тот же человек.

– У Макса есть жена, – сообщила валлийка их однокурснику-испанцу. – Он полон сюрпризов, правда?

– Реально?

– Реально, и она ненавидит, когда я опаздываю.

Дункан поспешил удалиться. Он совершил ошибку, признав, что женат. Это может создать проблемы в будущем.

– Так позови ее сюда! Пообедаем все вместе!

– Извините, но она еще больший интроверт, чем я. Всё, мне нужно идти. Хороших вам выходных. Чао!

Наконец Дункану удалось сбежать. Он не мог позволить Джине общаться с этими студентами, и теперь ему придется продолжать оправдываться перед ними. Внезапно возникшая сложность беспокоила его, но после нескольких минут пути его раздражение прошло. В Риме трудно раздражаться, все вокруг слишком прекрасно. Яркий свет, очаровательные улицы – казалось, рай скрывается за каждым углом. Как раз в этот момент Дункан проходил мимо ряда симпатичных, увитых плющом домов слева и бакалейной лавки справа – там были выложены целые пирамиды ярких фруктов. Он купил