Барселону, вслед за испанской красавицей. Понятия не имею, вернется ли он.

– Любовь не знает границ, – улыбнулась Джина.

– И уважения к отцам и их кошелькам, – продолжал сокрушаться Мауро. – Я переписал на него квартиру, а теперь она просто стоит пустая. Он не платит даже за техническое обслуживание.

– Тогда вам следует сдавать ее в аренду туристам, – посоветовала Джина. Глаза Мауро расширились.

– За плату за обслуживание вы двое могли бы остановиться в ней, если планируете посетить Рим.

– О, я не… – Джина выжидающе посмотрела на Дункана, и ему пришлось заставить себя прислушаться. – Может, махнем в Рим? Что скажешь?

– Почему нет? – Он постарался улыбнуться настолько широко, насколько мог в тот момент, хотя образ, который он представлял себе, вытеснял мысли о Риме, Париже, Нью-Йорке, любом будущем, где бы оно ни было. Он все еще видел ужасную сцену на площади – Фрэнк Рейнхольд с окровавленным лбом, этот сильный мужчина, которого медики тащили, словно мешок картошки.

Образ отказывался покидать его даже ночью, в постели, и он знал, что не сто́ит надеяться на то, что сон посетит его. Он не мог перестать задавать себе вопросы. Где сейчас мистер Рейнхольд? Все ли с ним в порядке? Люди, случалось, умирали от столкновения с лошадьми – что, если и он умер?

Только злодей мог продолжать находиться рядом с Джиной, зная, что ее единственный оставшийся родитель в опасности из-за него.

* * *

Уже неоднократно во время их путешествия Дункан ускользал посреди ночи, пока Джина спала, но этот раз, несомненно, был самым опасным. Спустившись на цыпочках вниз, он был удивлен, обнаружив, что Мауро не спит так поздно, и сказал хозяину, что просто идет прогуляться, а сам вышел с путеводителем, чтобы найти больницу. Незнакомые, населенные бродячими пьяницами и освещенные тусклыми фонарями улицы, похожие на лабиринт, вызывали беспокойство. На границе старого города Дункан чудом обнаружил свободное такси.

– Больница Виале Марио Браччи.

– Пятьдесят тысяч лир, – потребовал водитель; Дункан сообщил ему, что у него только тридцать.

Они пришли к согласию, хотя Дункан чувствовал, что с него все еще взимают завышенную плату, и беспокоился, как ему удастся вернуться домой, если он потратит все свои деньги сейчас. Он быстро отбросил это беспокойство, не уверенный, вернется ли он вообще. Как много всего могло пойти не так! Отец Джины, возможно, не один. Что, если они с Грэмом объединились в своих поисках? Возможно, они привели с собой полицию и Дункана могли поймать. Приближаясь к больнице, он понял, что, войдя внутрь, он рискует никогда не покинуть это здание свободным, и все же он пошел дальше в смутной надежде, что каким-то образом все наладится.

Больница была простой и современной. Очередь на прием тянулась почти до двери, все места в зоне ожидания были заняты. Дункан не смог привлечь чье-либо внимание даже после того, как спустя полчаса он дождался своей очереди.

– Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Мне нужно навести справки о Франклине Рейнхольде. Он был ранен во время гонки.

– Non capisco[22], – отвечали работники, пока на него не обратила внимание старшая медсестра, стоящая в стороне:

– Кто вы?

– Зять Фрэнка Рейнхольда.

Дункан не получил ответа. Вместо этого старшая медсестра пробормотала что-то остальным по-итальянски.

Пока медсестры переговаривались, Дункан пытался понять, являлся ли он объектом их обсуждения – это он, преступник! – и начал бояться, что поступил опрометчиво, признавшись, кто он такой, хотя после нескольких минут игнорирования ему стало казаться, что он не столько разыскиваемый человек, сколько забытый.

– Прошу прощения? – неуверенно напомнил о себе Дункан.

– Рейнхольд, trecentoquarantatre[23], – сказала одна медсестра и, видя замешательство Дункана, нацарапала номер палаты на листе бумаги.

Поднимаясь на лифте, Дункан приготовился к тому, что может его ожидать. Подойдя к палате, он заглянул через стекло в двери и с облегчением отметил отсутствие внутри посетителей и какой-либо активности. В комнате находились три кровати, хотя, стоя снаружи, он не мог определить, какая из них принадлежит отцу Джины. Войдя, он увидел мистера Рейнхольда, спящего на центральной койке. Мужчину подключили к аппарату, который пищал рядом с ним, а из его руки торчала трубка, через которую поступали препараты. В жутком свете флуоресцентных ламп его кожа выглядела желтой, восковой, будто он находился при смерти.

Дункан и раньше обдумывал то, что отец Джины может не выжить, но в качестве своего рода допущения, осмеливаясь представить себе худшее лишь на мгновение, – вот только теперь это показалось ему вполне реальной вероятностью.

Когда Дункан подошел ближе, мистер Рейнхольд зашевелился. Его сон был чутким, или же он просто отдыхал, потому что внезапно глаза мужчины открылись и уставились на Дункана, сияя бо́льшим огнем, чем, казалось, могло вместить это избитое тело.

– Это все-таки был ты, в маске, – обратился он к зятю, не удивленный его внезапным появлением. На мгновение Дункан испугался, что мужчина позовет санитара или полицию, но то, как Рейнхольд невнятно бормотал и моргал налитыми кровью глазами, дало Дункану понять, что он продирается сквозь туман, вызванный применением лекарств. Возможно, отец Джины не уверен, что эта встреча не галлюцинация.

Мистер Рейнхольд по-прежнему смотрел прямо на Дункана, пока тот искал что сказать.

– Я надеюсь, вы знаете, как мне жаль, что вы пострадали.

Он бы продолжил, но мистер Рейнхольд, казалось, не слушал, вытягивая шею, чтобы выглянуть из палаты.

– Ты один…

Когда он сказал это, на его лице проявилась печаль.

– Да, тут только я. С Джиной все в порядке, не волнуйтесь. Но поймите, мне пришлось оставить ее дома.

– Ты просишь меня… понять?

Мистер Рейнхольд попытался привстать, но боль заставила его снова рухнуть на кровать.

– Я имею в виду – я хотел бы, чтобы Джина могла увидеть вас, чтобы был какой-то способ для всех нас принять…

– Принять, что ты похитил ее? Что ты… Что, по-твоему, я должен сделать?

Слова давались ему с трудом, и веки мистера Рейнхольда опустились, так что Дункан почувствовал: беседа невозможна. Даже если мужчина успокоится и они продолжат разговор, все, что произойдет сейчас между ними, скорее всего, будет забыто.

– Возможно, сейчас неподходящее время для объяснений…

– Я тебе шею сверну! – взревел мистер Рейнхольд с такой внезапной яростью, что Дункан опешил. По выражению лица мужчины он мог видеть, что тот не контролировал себя, что его эмоции – результат воздействия препаратов, боли и шока. – Я должен был разобраться с тобой еще тогда, когда ты попытался забрать ее у меня!

– Я не пытался забрать ее у вас, – спокойно ответил Дункан, надеясь немного образумить его. – То было