– Мне, наверное, придется перемолвиться словечком с этой вашей мисс Арчер, – сказал задумчиво папа, глядя в ночь.

– Нет, папа, пожалуйста, не надо! – Грейс вдруг вся взволновалась. – Она такая хорошая! Она просто хочет, чтобы я была умная!

– Ты и так уже умна не по годам, тыквочка, – папа снова улыбался. – Бывает, что восьмилеткам попадаются в книгах фразы типа «труп Пайндейла». Но я знаю только одну, способную сказать такое вслух.

Она снова раскраснелась, и в этом-то приливе радости у нее с языка и слетел вопрос, плясавший там с тех самых пор, когда эта штука пролетела над их домом.

– Это был дракон, папочка?

Он ответил не сразу – что само по себе могло бы сойти за ответ.

– С виду прямо-таки он, да, дорогая?

– А откуда он взялся? – продолжала допытываться она. – Из горы вылетел?

Не такой уж глупый вопрос, между прочим. Про вулканы она знала. И знала, что в один прекрасный день гора Рейнир рванет – может, совсем скоро, а может, через десять тысяч лет… или первым взорвется какой-нибудь другой вулкан из Каскадов – Адамс, например, или Святая Елена… Вулканы – это такие склады с огнем и лавой. Они могут взорваться. И эта штука, которая убила город, – она тоже из таких. Очень похожа.

– Нет, милая, – сказал папа. – Мы так не думаем.

– Мы?

Они обогнали «олдсмобиль», ехавший в ту же сторону и подозрительно похожий на папин. Папа даже заглянул ему в окно, пытаясь разглядеть шофера – вдруг знакомый?

– Мы думаем, что, может быть, есть и другие миры, – продолжал он. – Но точно не знаем, это только теория, – Грейс этого нового слова не поняла, и он поправился: – История, вроде сказки. Такой способ рассказать о том, чего пока не можешь доказать.

– Есть миры, где живут драконы?

– Возможно, да.

– Ты сказал «сценарий 8».

– Никогда не повторяй этого вслух, ладно? – папа сказал это с нажимом, но совсем не сердито. – Этих слов даже такая умная девочка, как ты, не должна ни слышать, ни тем более запоминать. Повторить их может быть очень опасно – где и когда бы то ни было. Ты меня поняла?

– Да, папочка.

– Вот хорошая девочка.

– Но это значит, что ты уже думал про драконов…

Он рассмеялся себе под нос (Грейс понадеялась, над ее настойчивостью).

– Были разные… намеки. То, что мы нашли, но в доказательства оно еще не годилось. Звуки с необычной частотой. Просто теория. Одна из девяноста четырех.

– А остальные девяносто три – они про что?

– Я и так уже сказал слишком много, и ты сама это знаешь. Поспи лучше. Завтра мы приедем к бабушке. Тебе там будет хорошо.

У ее славного папочки, слушавшего звуки на необычных частотах, было одно очевидное слепое пятно: он честно думал, что Грейс обожает бабушку. Между тем Грейс относилась к бабушке ничуть не теплее, чем та к ней – живому напоминанию об «этой женщине», которая разбила сердце ее ни в чем не повинного сына.

Дома у бабушки было душно от салфеточек и густых, тяжелых духов, а еще больше – от висевших в воздухе так и не сказанных слов.

Грейс посмотрела в окно. Метель заметала лес сплошной белизной, пряча тайны… много тайн, гораздо больше, чем бывает на свете.

Вот примерно тогда Грейс и начала бить крупная дрожь.

– Не волнуйся, золотко, – агент Дернович схватил девочку в объятия, перетащил на колени, прижал. – Это называется шок. Это совершенно нормально.

Он свернул на обочину и встал.

– Папа? – в голосе ребенка был ужас.

Отец оставил мотор работать, а вместе с ним и печку, и принялся тихо укачивать дрожащее дитя.

– Папа, что такое шок? – выдавила она сквозь клацающие зубы.

– Его чувствуют люди, когда видят что-то слишком большое, чтобы суметь это понять.

– Там был дракон, папа.

– Я знаю.

– Он хотел нас убить.

– Я знаю.

– Он убил людей в городе.

– Я знаю, дорогая.

Он крепко обнимал ее, пока она плакала. Она так и не увидела бешенства у него на лице. Не оттого, что он ее держал, конечно – она была его свет в оконце, луна и звезды. Нет, папа злился на эту неотсюдашнюю тварь… которой здесь не место. Которая убила сотни две человек за каких-то десять минут. Из-за которой его прекрасная, милая, странная, умная доченька теперь дрожала, как осиновый лист.

С будущей мамой Грейс он познакомился, когда та была секретаршей, а он – младшим агентом. Ему дали назначение в Гавану – с другой агентшей, чьей смекалкой и изобретательностью он давно восторгался, – но стоило ему явиться в Вашингтон за финальным инструктажем, как разразился скандал с канадской шпионкой. Как выяснилось, Советы успели внедрить в канадские секретные службы целую сеть сотрудников. Это было совсем нехорошо. Гавану скоропостижно отменили. Три дня подряд он разгребал завалы в компании новенькой секретарши, заступившей прямо в этот день, на все горячее. Не случись скандала, он бы и знать ее не знал – даже внимания бы не обратил, выходя из кабинета после брифинга: так, разминулись в коридоре.

Интересно, все человеческие отношения – вот такие? Дело случая – раз, и всё!

Он перевез Линду с Восточного побережья, где она выросла, через всю страну – в «другой» Вашингтон. Даже не в большой город какой-нибудь – да хоть в тот же Сиэтл! – а просто в крошечный полевой офис в его родном захолустье: в этой части страны как раз разбросали горсть наблюдательных пунктов с целью засечь гипотетический советский спутник, который могли запустить буквально в любую минуту… в течение ближайших лет десяти.

Она была там несчастна. Потом она встретила того электрика. Потом сбежала с ним. От всего этого у агента Дерновича остались, так сказать, смешанные чувства. Он ненавидел Линду за то, что она разбила сердце Грейс, но никогда, никогда не жалел о том, что остался на руках с маленькой девочкой, которая задавала миллионы вопросов – а у него в ответ на каждый что-то счастливо подпрыгивало внутри. И от того, что у него могло бы и не быть этой маленькой девочки, когда бы не крохотная и престранная причуда судьбы… от того, что она могла бы и вовсе не родиться на свет, – от всего этого дочка делалась лишь еще драгоценнее.

В общем, угроза безопасности была и вправду велика. И то, что «Сценарий 8» вдруг взял и сыграл – его собственный сценарий, введенный в схему после того, как они с командой открыли потенциальную множественность миров, – это было реально плохо,