Люси объясняет мне, что, если ей не удастся убедить свою бывшую лучшую подругу защитить наши интересы в глазах своего клиента и склонить его забрать свою жалобу и требование возмещения ущерба, придется мне совершить тот же маневр в отношении Ромена, ведь он главный свидетель. Я ничего не говорю. Показываю, что понял, но предпочитаю, чтобы на данный момент Ромен официально рассматривался как противник. Это должно скрыть тот факт, что он мне здорово помог. Я никоим образом не желаю, чтобы наше соучастие получило огласку.

Во время наших переговоров она делится новостями о матери, которая очень одинока. Вначале мне удавалось звонить ей по телефону. Люси говорит, что мать беспокоится, потому что больше я этого не делаю. Я ссылаюсь на то, что теперь все сложнее. На самом деле, когда я звоню Николь, один только звук ее голоса вызывает во мне неудержимое желание плакать. Это невыносимо.

Люси заверяет, что ее сестра Матильда скоро придет меня навестить. Я ни на секунду в это не верю. И меня это вполне устраивает, потому что я с опаской думаю о том моменте, когда мне придется с ней столкнуться.

Тяжело испытывать стыд за себя перед детьми.

И тогда я начал записывать свою историю. Это нелегко, потому что требует концентрации, а здесь, куда бы вы ни направились, телевизор орет с утра до вечера. В 20 часов настоящая какофония, каждый заключенный добавляет звук, чтобы прослушать свой любимый выпуск новостей. Заголовки репортажей налезают друг на друга, создавая полную неразбериху. «Франс-2»[23]: «Имея ежегодный доход в 1,85 миллиона евро, французские руководители высшего звена являются наиболее высокооплачиваемыми в Европе» – накладывается на «ТФ-1»[24]: «Ожидается рост безработицы на 10 % к концу года». Бардак еще тот, но общие тенденции проследить можно.

Практически невозможно укрыться от бесконечной волны сериалов, клипов, игр – они буквально барабанят по черепу, преследуют повсюду, телевидение проникает в каждую вашу клеточку. Я плохо переношу ушные затычки, поэтому купил противошумовые наушники. А поскольку я забыл уточнить цвет, то получил ярко-оранжевые. В них я похож на парня, который наводит самолеты на посадочные полосы в аэропортах, меня прозвали Авиадиспетчером, но мне плевать, зато в них мне лучше работается.

Я не самый хороший редактор, моей сильной стороной всегда был устный жанр, а не письменный. (Я отчасти полагаюсь на это свое качество во время процесса, хотя Люси и предупреждает, что от моего имени говорить будет она, а мне останется произносить только то, что я заучу наизусть за несколько часов до начала заседаний.) Я вовсе не пишу свои мемуары, я только стараюсь изложить свою историю. Делаю я это главным образом ради Матильды. А еще для Николь, которая не совсем понимает, что с нами произошло. И для Люси, которая знает не все. Увиденная под таким углом, вы не представляете, насколько она кажется банальной, эта моя история. И в то же время она оригинальна. Не всякий, нанимаясь на работу, приходит на тестирование с береттой, заряженной настоящими пулями.

Кстати, возможно, я заблуждаюсь. Безусловно, не один еще об этом задумается.

С момента, как я оказался здесь, с момента первого появления Александра Дорфмана на экране телевизора меня тревожило полное отсутствие вестей от «Эксиаль».

Это ненормально.

Не могут они хранить молчание месяц за месяцем.

Я как раз раздумывал над этим, как вдруг сегодня около десяти утра, заходя в прачечную, получил от них весточку.

Заключенный, который занимается бельем, берет мой тюк и исчезает в глубинах помещения.

Через несколько секунд вместо него возникает огромный Бебета. Я улыбаюсь ему и поднимаю правую руку, как будто давая клятву, – так я научил его здороваться. Но меня охватывает беспокойство, когда позади него вырисовывается силуэт Болта. Этот тип по прозвищу Болт намного меньше Бебеты, но вызывает куда большие опасения. Извращенец. Свое прозвище он получил из-за его любимого оружия: что-то вроде рогатки, довольно замысловатая штука с эластичной трубчатой рукояткой, в которой он заменяет камни на болты. Когда он был на свободе, то носил болты всевозможных размеров в своих бесчисленных карманах и мог с точностью попасть в цель с невероятной дистанции. Его последним подвигом было попадание тринадцатисантиметровым болтом прямо в мозг человеку с расстояния в пятьдесят метров. Чисто и быстро. Он известен несколькими примерами жестокости, которой трудно подобрать название, но хвастается тем, что ни разу в жизни не пролил ни капли крови. Возможно, вопреки видимости, у него чувствительное сердце.

Увидев, как он появляется в прачечной в сопровождении Бебеты, я сразу понял, что сейчас получу весточку от моего несостоявшегося работодателя. Я поворачиваюсь, чтобы бежать, но Бебете достаточно протянуть руку, чтобы ухватить меня за плечо. Я пытаюсь заорать, но в долю секунды он меня разворачивает и прижимает к себе, заткнув мне рот своей рукой на манер кляпа. Без малейшего усилия отрывает меня от земли, снова поворачивает к себе и сжимает. Я барахтаюсь, размахивая руками и ногами и пытаясь закричать. Они убьют меня. Я это знаю. Мои усилия ничего не дают, Бебета несет меня, как диванную подушку. Вот мы уже позади прилавка, среди рядов развешанных простынь и одеял. Там он хочет поставить меня на землю, но ноги не держат меня, до такой степени мне страшно, и ему приходится меня придерживать. Я продолжаю орать ему в ладонь, звук выходит из меня нечеловеческим хрипом, в котором я даже не узнаю собственного голоса. Я как машина на свалке, которую готовятся отправить под пресс. Бебета держит меня одной рукой, затыкая рот, а второй рукой хватает мое правое запястье и протягивает его в сторону Болта, который спокойно смотрит на меня, не говоря ни слова. Я пытаюсь отбиваться локтями, руками, ногами, но все мои усилия тщетны. Я знаю, что они могут причинить мне боль. Очень сильную боль. Я не оставляю попыток заорать. Но ситуация крайне безнадежна. Я так ужасно одинок. Я готов все отдать. Все вернуть. Всё. Образ Николь проносится в мозгу как молния. Я вцепляюсь в него, но предо мной предстает Николь в слезах, Николь, которая сейчас увидит, плача, как я страдаю и умираю. Я пытаюсь умолять, но с моих губ не слетает ни слова, все происходит только в моей голове. Болт просто говорит:

– У меня для тебя сообщение.

Только это.

Сообщение.

Бебета с силой расплющивает мою ладонь на полке. Болт сначала хватает мой большой палец и резким движением выворачивает его. Боль огненная, безумная. Я ору. Ощущение, что схожу с ума. Пытаюсь отбиться, пинаюсь ногами во все стороны, особенно позади себя, чтобы заставить Бебету хоть чуть-чуть ослабить хватку, но Болт уже схватил мой указательный палец и провернул его таким же образом. Он крепко держит палец и выворачивает его до тех пор, пока тот не касается тыльной стороны ладони. Раздается чудовищный звук. Боль ослепляющая. К горлу подступает тошнота, меня рвет. Бебета по-прежнему меня держит, как если бы приказ испытать отвращение не доходит до того, что служит ему мозгом. Когда Болт берется за третий палец, я теряю сознание. То есть думаю, что теряю. На самом деле я еще в сознании, и, когда палец выворачивают, электрическая волна пробегает по мне с головы до пят, я даже больше не кричу – это больше чем крик. Мое тело как вялая тряпка в тисках рук Бебеты. Я потею как про́клятый. Думаю, в этот момент я и обделался. Но Болт еще не закончил. Остается два пальца. Я умру. От боли. Сознание ускользает, мне так больно, что я теряю рассудок. По мне сверху донизу проходят волны. Даже волны боли впадают в безумие. Когда Болт выворачивает мне мизинец, последний палец, мой рассудок уже покинул меня, желудок вывернулся наизнанку, я хочу умереть – так мне больно. Бебета меня отпускает. Я падаю, не переставая кричать. Падаю на руку. Я даже не могу прижать ее к себе, не могу даже к ней прикоснуться. Я ору. Я весь – сплошной сгусток боли. Рассудок ускользает, распадается на кусочки, и собрать его я не в силах.