– Да без проблем! Если бы тот чудила с моей мамой заговорил так, как заговорил с вами, я бы ему съездила по физиономии, грубый придурок.

Я невольно улыбаюсь, о чем с ней говорить дальше – мне малопонятно, но Митси быстро находится.

– Итак, – она изучает взглядом лестницу и охранников возле нее. Они в это время как раз отводят в сторону небольшую группу едва одетых девочек. – Ну и как попадете к Алексу Генри? Есть план?

Отрицательно качаю головой. Я об этом не подумала, когда уезжала из Брайтона. Решила, что как-нибудь доберусь до него и поговорю или, на худой конец, оставлю ему сообщение, но получается, что даже увидеть его не так-то просто. Лестница ведет на балкон, балкон возвышается над залом, и снизу видны только чьи-то ноги. Непонятно, есть ли там вообще Алекс Генри.

– Можешь меня представить ему? – говорю я Митси.

– Я? – Она запрокидывает голову, и при этом что-то хрустит у нее в спине или шее. – Милая, да если бы я знала Алекса Генри, стояла бы я сейчас здесь с тобой? Никаких вариантов, что нет.

– Ну… я просто решила, что ты такая гламурная, могла бы сойти за модель, а охранники тут уже знают, что у тебя есть агент…

– Ты что, заболтать мне зубы хочешь? – снова смеется, высматривая кого-то в толпе и хватая за руку, – знаешь того парня, который выглядит так, словно он одновременно Энди Кэррол и Бен из «Холлиокс»[5]. Он точно тут, клянусь!

И тут она начинает тащить своего приятеля через толпу, даже не оглядываясь на меня. И я не удивлена ее неожиданным исчезновением, признаться. Я на самом деле страшно благодарна ей за то, что она помогла мне попасть в клуб. Снова присматриваюсь к лестнице. Даже если это будет последним, что я сделаю в жизни, я в эту зону для VIP попаду!

* * *

Не могу поверить, что не вела дневник где-то около года. Я его спрятала внутри швейной машинки, потому что не хотела, чтобы Джеймс его нечаянно нашел, а потом я, вероятно, просто о нем забыла. До сегодня. Да, прошло около года с тех пор, как я последний раз тут писала, и столько же времени – с тех пор, как я переехала к Джеймсу. Хотела бы я сказать, что у меня счастливая жизнь, что я постройнела, стала довольной и меня любят, как никогда до того, но правда в том, что мне так плохо, как действительно никогда раньше не было.

Не могу понять, как все так получилось, как я дошла до жизни такой. Я чувствую себя, словно в ловушке, я несчастна и одинока, не могу припомнить, когда в последний раз ходила выпить в бар с друзьями (мы с Хеллс снова потеряли связь друг с другом, после того как я сказала ей, что мы с Джеймсом снова сошлись), а чтобы позвать других своих друзей – я слишком гордая, не могу слушать, как они будут рассказывать мне об удавшихся и счастливых жизнях. Так давно не ходила в музеи, не шила никакой одежды. Я живу как робот: встаю утром, принимаю душ, надеваю джинсы и футболку (у меня теперь шестнадцатый размер, я сильно прибавила в весе с тех пор, как переехала), завтракаю с Джеймсом и его мамой (она стала показываться через три с половиной дня с того момента, как я переехала), а потом принимаюсь за работу, перечень обязанностей она пишет сама каждый день. Если мне повезет, в списке будет поход в супермаркет, так что я могу хоть и недолго, но побыть среди людей, но чаще всего похода в супермаркет нет, и я занимаюсь тем, что мою, чищу, помогаю ей по хозяйству (а ее так называемая сиделка, если таковая вообще когда-то была, так никогда и не возвращалась из той недельной поездки), а потом просто тихо сижу в гостиной, чтобы составить компанию матери Джеймса, пока она смотрит одну мыльную оперу за другой.

Прошло всего несколько месяцев и вот Джеймс уже не торопится вернуться домой, чтобы прямо с порога обнять меня. Не зовет меня ангелом или котенком. Он вообще едва меня замечает. А что до секса, то я и не вспомню, когда мы последний раз им занимались. К тому же ни один из нас больше не спит обнаженным, и, когда Джеймс выходит из ванной, он просто говорит: «Спокойной ночи» и поворачивается ко мне спиной. Через пять минут он уже спит.

Может быть, дело во мне. Я не могу отказаться от вкусной еды, которая всегда под рукой (в основном шоколад, по пути из супермаркета я его с удовольствием ем). Я больше не пользуюсь автобусом, у меня в транспорте развивается клаустрофобия. Возможно, я его просто больше не привлекаю как женщина.

Я пробовала носить платья вместо моей «униформы», но когда Джеймс пришел домой и увидел меня в том платье, он покачал головой и сказал, что, возможно, мне стоит купить наряд на размер побольше, потому что в этом заметны все складки моего тела. Я от этих слов умчалась в спальню и залилась слезами.

Джеймс, напротив, следит за собой. Каждое воскресенье перед репетицией и дважды в неделю он около часа проводит в ванной, потом появляется оттуда, окутанный облаком дезодоранта и крема после бритья, полотенце у него повязано на талии. Потом он минут десять гладит рубашку, минут двадцать укладывает волосы и только потом, когда я подтверждаю, что он хорошо выглядит, уходит. Я почти точно уверена, что у него роман. Возможно, с той же Мэгги, но стоит мне что-то сказать по этому поводу, как он начинает обвинять меня в том, что я флиртую с мужчинами-продавцами (мне пришлось шесть месяцев тому назад устроиться в «Тескос» – после того как Джесс меня уволила с прежней работы). Я хотела снова заниматься английским языком, но Джеймс ясно дал понять, что не хочет, чтобы я ездила на север Лондона одна – это не было безопасным, тем более что у меня случались панические атаки, одна такая – особенно сильная – произошла, когда мы с Джеймсом только-только стали жить вместе. Кроме того, как он говорил, я была нужна его матери. Я могла быстро оказать ей помощь, если понадоблюсь, поэтому работа рядом с домом была самой удобной. В его словах безусловно был смысл, но я все равно сопротивлялась. Я не хотела работать в «Тескос». У меня была степень, все же я была профессиональным учителем английского и отлично шила, но кассиром я точно не была! Но Джеймс меня не слушал. Он переиначивал мои слова, и выходило, что я сноб, слишком испорченная, чтобы работать с нормальными обычными людьми, хотя бы в течение пары месяцев, пока снова не встану на ноги.

Я сильно обижалась на это, но он брал мои ладони в свои и говорил, что это нормальная реакция, что иметь амбиции – совсем неплохо, но начать швейный бизнес с нуля у меня не получится, и мне просто надо набраться терпения. Мне бы рассмеяться ему в лицо, но я воспринимала все слишком серьезно. Я месяцами не прикасалась к своей швейной машинке, так хотела мама Джеймса.

А я так скучала по своей маме, что сердце разрывалось на части. Я уже очень давно ее не навещала, не было ни времени, ни денег, ни возможности поехать. Я ей звонила пару раз, несколько месяцев тому назад, но она только расстроилась, и я после этого разговора чувствовала себя просто ужасно, словно это из-за меня она так страдает. С тех пор я ей больше не звонила, снедаемая чувством вины и напуганная тем, что она может решить, будто я ее предала.