двигаясь вперед-назад в карающем, восхитительном ритме. Я практически рычу, когда чувствую еще более сильное сжатие своего члена, чем то, которое было получено от моих пальцев.

Рафаэла выгибается еще больше навстречу мне, ее тело полностью переполнено уничтожающим ее удовольствием и требует еще. Ее крики и стоны — не единственный шум в коридоре. Неповторимая мелодия наших бедер, бьющихся друг о друга, влажный звук моего члена в ее киске, все это громко, и любой в соседней комнате будет знать, чем мы занимаемся.

От этой перспективы мой член набухает еще больше, усиливая удовольствие, текущее по моим венам. Рафаэла впивается ногтями в мои плечи, а мои короткие, жесткие толчки безжалостно опустошают ее.

Я целую ее плечи, колени, шею и лицо — любой участок кожи, до которого могу дотянуться, кроме ее рта. Я оставляю его свободным, чтобы она могла объявить всем, кто будет слушать, как сильно хозяйке нравится, когда мой член находится внутри нее.

— Тициано! — Она кончает, выкрикивая мое имя, все ее тело дрожит в моих руках, рот открыт, а голова по-прежнему откинута назад.

Я замедляю свои толчки, медленно поедая ее, пока она успокаивается и ее душа возвращается в тело.

Когда она открывает глаза, я отцепляю ее от стены и начинаю идти к нашей спальне.

— Что ты делаешь? — Спрашивает она, задыхаясь, прикусив губу и лукаво застонав, когда движение походки заставило мой член двигаться внутри нее.

— Теперь, да, наша ночь может начаться.

42

РАФАЭЛА КАТАНЕО

— Но они пахли чистой кожей! — Я запротестовала, и недоумение на лице Тициано было бесценно.

— Это спортивные машины, Рафаэла. Кожа — это именно то, чем они должны пахнуть.

— Я не согласна. Мне гораздо больше нравится, когда они пахнут лавандой.

— Блядь! — Ворчит он, переворачиваясь в постели на живот и прикрывая глаза рукой. — От одной мысли об этом мне очень хочется трахнуть тебя на этом гребаном окне!

— Нет, пожалуйста, не надо! — Умоляю я, поднимая руки в знак капитуляции. — Я торжественно клянусь никогда больше не прикасаться к твоим машинам, если ты поклянешься никогда не угрожать трахнуть меня на публике, или трахать меня на публике, вообще-то! — Я поправляю себя, грозя пальцем, когда Тициано опускает руку, озорно улыбаясь.

— Ты предлагаешь внести исключение в наше соглашение? — Спрашивает он, приподняв бровь.

— Предлагаю.

Он фыркнул.

— Похоже, тебе очень понравилось.

Я опускаюсь спиной на кровать, переходя из положения на боку в полностью поверженное.

— Это было здорово! Проблема будет завтра, когда мне придется встретиться с Мартиной и Арией. Вообще, когда мне придется столкнуться с кем угодно. Ведь наверняка о нашем маленьком шоу уже говорят все служащие в этом доме, и не только те, кто работает в нашем крыле.

Я слышу шорох простыней, прежде чем тень Тициано нависает надо мной, и его рука начинает ласкать мой живот, бока, а затем и грудь, и открываю глаза.

— Пусть они говорят. Ты была дома с мужем.

То, как он произносит эти слова, сбивает меня с толку. Как будто его нисколько не беспокоит, что ему вдруг пришлось разделить со мной свою жизнь, стать моим мужем.

А разговоры… Говорить с Тициано так легко… Слишком легко. Я искренне думала, что мы будем парой, которая занимается сексом и сосуществует. За то короткое время, что мне пришлось думать о том, чего я жду от этого брака, с тех пор как я узнала, что он состоится, мне даже в голову не пришло, что разговор с Тициано возможен.

Но это оказалось не просто так, это стало реальностью.

Очевидно, что мы не пара для общения, но мы только что поженились. И больше всего меня удивляет то, что он открыт для этого. Что он это допускает. Я не ожидала этого, но я бы солгала, если бы сказала, что мне не нравится этот сюрприз. Возможно, со временем мы могли бы стать… ну, не знаю… друзьями?

Взгляд Тициано вдруг стал странным. Я слишком долго молчала?

— Я не хотела все портить с машинами, — признаюсь я, желая отвлечься от мыслей в голове.

— А что ты хотела? — Игриво спрашивает он. — И что же произошло? Ты споткнулась о них, и они оказались в алфавитном порядке и по цвету расставленные?

Я закатываю глаза.

— Нет. Мне пришлось попросить помощи. Я не умею водить машину, — признаюсь я, немного смущаясь. — Я даже думала попросить тебя научить меня, но после твоего маленького шоу только потому, что я переставляла твои игрушки… Я даже не хочу представлять, что будет, если я случайно поцарапаю одну из них.

В этой шутке есть доля правды. Если подумать, может, это и есть чистая правда. Я подумывала о том, чтобы попросить его научить меня водить машину. В Нью-Йорке друзья дали мне несколько уроков, но права я так и не получила, потому что ни отец, ни дядя не разрешили.

Вот что привело меня в гараж, честно говоря. Я хотела посмотреть, есть ли у Тициано машина, на которой я могла бы начать тренироваться. Небольшая и как можно более старая. Чтобы не было проблем с авариями.

Пристрастие Тициано к спортивным и роскошным автомобилям — не секрет. По сути, похвастаться тем, что ты видел одну из машин Тициано, это практически признание великого достижения среди мужчин Кантины. А те, кто утверждает, что припарковал одну из них? К ним относятся как к героям. Ведь помимо того, что машины действительно невероятны, все знают, как любит их младший босс. Я думала, это преувеличение… Ну, это точно не так.

— Никто из нас не хочет этого видеть, Рафаэла, — подтверждает Тициано, внезапно бледнея, и я смеюсь. — Итак, если ты не споткнулась…

— Мне стало любопытно. Как я уже сказала, я не умею водить, но мне нравятся спортивные машины, а я видела только одну или две твоих…

Я говорю полуправду, потому что никогда не признаюсь во всей правде.

— Признаться, коллекция произвела на меня впечатление… Но она казалась такой беспорядочной… Не было никакой логики в организационном порядке. Вот тебе аргумент.

— Потому что в организации не должно быть логики, Рафаэла. Так же, как машины не должны пахнуть ничем, кроме кожи, и им также не нужны мусорные ведра.

Я фыркнула.

— А куда ты будешь складывать мусор?

— Определенно не в машину!

— Никогда? — Удивленно спрашиваю я. — А если, не знаю, вдруг тебе захочется съесть шоколадку в машине? Куда девать упаковку?

— Никому не позволено есть шоколад в моей машине, Рафаэла.

Я снова закатываю глаза.

— А сигареты, куда