— Я использую портсигар.

— Хорошо, но что делать, если однажды ты забыл портсигар?

— Я держу портсигар в бардачке каждой машины.

— А что, если закончились сигареты в портсигаре и пришлось…

— Мы действительно ведем этот разговор? — Перебивает Тициано, сузив глаза. Волосы на его макушке, более длинные, чем по бокам, свисают вперед, когда он двигается.

Его рука продолжает двигаться вверх и вниз по моей коже в восхитительной ласке.

— Я любопытный человек.

— Мои бедные машины знают об этом.

— Конечно. Бедные, бедные машины. Что ты делаешь если в машине есть мусор?

— Я кладу его в карман и выбрасываю, когда выхожу из машины. — Я открываю рот, но закрываю его и облизываю губы. В этом нет никакого смысла.

Было бы гораздо проще, если бы он держал мусорные ведерки в машинах.

— Где ты вообще взяла эти контейнеры?

Я пожимаю плечами.

— Я купила их в Instagram и доставила сюда. Магазин сразу же отправил их, когда я сказала, для кого они предназначены. У того, что я твоя жена, есть несколько преимуществ.

— Всего несколько? — Спросил он, проведя рукой по моему животу и середине ног.

— Это то, что я сказала.

— Некоторые лучше, чем другие, я полагаю.

— Я не знаю, — Насмехаюсь я, стараясь не ерзать, когда Тициано гладит меня по бедру. Он щелкает языком.

— Не знаешь? Тогда, думаю, мне есть чему тебя поучить.

43

ТИЦИАНО КАТАНЕО

Я переворачиваю экран своего мобильного телефона, отстукивая ногами каждый шаг. Выходить из дома, отсчитывать секунды до возвращения, стало рутиной в последние недели, но сегодня, в частности, погружение между ног моей жены — не единственная причина, по которой я отсчитываю время. Как будто бесконечная бумажная работа, в которой я утопаю, не была достаточно дерьмовой, в моем ежедневнике еще есть встреча с Энцо, мать его, Леоне, и еще одна — с Витторио.

Раздражать старшего брата всегда было одним из моих любимых развлечений, но в последнее время Дон определенно не входит в список моих любимых людей. И это при том, что даже спустя две недели после моей свадьбы он продолжает наказывать меня при любой возможности.

— Луиджия моя дорогая! — Приветствую я, когда вхожу в зал дома и вижу, как передо мной материализуется экономка. — Как поживаешь?

Я целую ее в щеки, и она дарит мне ту крошечную улыбку, которая бывает только для меня.

— Привет, Тициано. Я в порядке. У тебя есть минутка?

— Для тебя? У меня есть все время в мире.

Она закатывает глаза от моего обаяния, но уголки ее губ приподнимаются еще больше. Теперь ее улыбку можно разглядеть даже без помощи микроскопа.

— Мне просто нужно кое-что спросить мой мальчик, вопрос, который должна была решить Анализа, но она слишком боится тебя, чтобы спрашивать, — лицо Луиджии искажается в неодобрении, и я смеюсь, потому что моя новая экономка определенно боится меня. Она практически убегает каждый раз, когда видит меня. — Это касается свадебных подарков. Они продолжают прибывать и накапливаться в ожидании адресата.

Я хмурюсь и поворачиваю голову.

— Почему Рафаэла до сих пор не открыла их?

Луиджия почти незаметно кривит губы, прежде чем ответить.

— Они адресованы только тебе.

Мой лоб перестает хмурится от этого объяснения, но гнев, который и так уже бурлил в моих венах, усиливается. Сукины дети. Семья — это моя жизнь, но, если бы я мог, я бы убил их всех.

Я делаю глубокий вдох. Если Рафаэла отказалась открывать, значит, ей не все равно.

— Я не буду их открывать, Луиджия. Просто сделай это, пожалуйста. Реши, что останется, а что нет. Что решишь "да" — подари Рафаэле, а что "нет" — распорядись по своему усмотрению.

Она кивает.

— Хорошо, все будет сделано, Тициано.

— До встречи, моя дорогая.

— До встречи. Хорошего дня.

* * *

— Ты скучал по мне? — Я толкаю плечом Джанни, выходя из машины у ворот дома, и он делает то же самое.

— Ты помял мой костюм, придурок! — Жалуется он, и я снова толкаю его, просто потому что могу.

Придирки к младшему брату — это все, что мне нужно, чтобы выплеснуть часть разочарования, лежащего на моих плечах. День был именно таким, каким я его себе представлял, когда выходил из дома утром.

— Ты не видел меня со свадьбы, я важнее твоего костюма, — говорю я, обнимая его за плечи, пока мы идем в дом, и он фыркает в знак явного несогласия. — Как тебе Южная Америка?

— Чертовски жарко, — ворчит он, и я смеюсь.

— Разве там не зима?

— А Бразилия знает этот сезон? — Возмущается он.

— В точку. — Улыбаюсь я. — Тебе удалось разобраться с закупками для винодельни?

— Да, и еще я сделал остановку в Колумбии, чтобы поставить на место проект семьи Гуальдан, принадлежащий Пабло Эскобару.

— Так эффективно… Таким образом, тебя скоро повысят до консильери.

— И придется работать напрямую с Витторио? Ты сошел с ума?

Я снова смеюсь.

— И снова, братишка, ты прав. — Я отпускаю его, пройдя через двери, потому что он идет в мамину столовую, а я — к себе домой. — На этом мы расстаемся.

— Все еще под землей?

— Ах, как больно быть вторым Витторио… — Я насмехаюсь, а Джанни сужает глаза, забавляясь.

— Разве не правильна поговорка "Боли и радости"?

— Ничего в том, чтобы терпеть Витто каждый день, весь день, нет восхитительного, Джанни.

— Добрый вечер, — говорит Витторио, входя в дверь, и я прикладываю руку к груди в притворном жесте.

— О, ты здесь? Я тебя не заметил, — вру я, и мой брат с презрением почесывает горло, после чего похлопывает Джанни по плечу и направляется в ванную.

Луиджия, стоящая в коридоре и держащая в руках пальто Витторио, бросает на меня взгляд, который должен был бы выражать неодобрение, но не может скрыть своего веселья. Джанни тихо смеется, потому что он пугливый кот.

— Но во всем этом есть и хорошая сторона, брат мой… — говорю я Джанни, уже поворачиваясь к лестнице… — Мой десерт гораздо лучше твоего…

— Кто тебя знает, кто знает, Тициано, — Джанни повышает голос, чтобы я его услышал, хотя я уже наполовину поднялся на первую ступеньку. — Говори так, и я начину верить, что тебе нравится вся эта история с женитьбой.

— Я думаю, это очень хорошо, что ему это нравится, — раздается голос Витторио из ванной, хотя он больше не появляется. — Потому что он будет таким еще очень долго. Золотой юбилей — это самое меньшее, что он мне должен, — ворчит он.

Джанни снова смеется, а я только