– Вот и прекрасно, – кивнул Ахмед и обернулся к альбу. – Пока мы готовимся к походу на столицу, Сэм с Далилой проникнут в город и начнут выводить людей через подземные ходы. – Летите прямо сейчас.

«А ведь мы, наверное, в последний раз собрались вместе, – подумала я. – До битвы случая уже не будет, а после него вряд ли все останутся живы. Жертвы, жертвы… Сколько ещё друзей предстоит мне потерять?»

Я обвела взглядом лица сидящих за столом и вдруг ясно поняла, кто погибнет скорее всего: тот, кто меньше других боится умереть.

«Вот кого надо спасать!»

Когда остальные разошлись, мы остались с Шазад наедине.

– Ты всё-таки должна ему сказать, – вздохнула она, и я сразу поняла кому и что – Жиню о моей вероятной гибели от огня джиннов.

Мы уже привыкли прикрывать друг другу спину, но при штурме я не смогу защитить Шазад, а ей никак не уберечь меня от моей судьбы.

– Да, наверное, – согласилась я, дружески обняла её за плечи, наклонилась и чмокнула в щёку. Беглый поцелуй, как бы сестринский… но только мы не родственницы, а сами друг друга выбрали. Поцелуй Загира, переданный мною, позволит Шазад пережить решающий бой, но мы едва ли увидимся после него. – Пожалуй, скажу ему.

Глава 34. Юные принцы

Жили-были когда-то двое принцев, но совсем не так, как положено высоким особам. Не во дворце, а в хижине на другом краю света, вдали от своего отца-султана. Вместо роскошных одежд у них были чужие обноски, которые перешивала мать, а вместо изысканных яств – кусок лепёшки с жидкой похлёбкой, да и то не всегда. Денег становилось всё меньше, и матери не каждый день удавалось накормить детей досыта.

Однажды юные принцы сидели за столом, голодные и невыспавшиеся: малютка-сестра проплакала всю ночь. Мать поставила на стол миски, но только две, потому что на троих риса не хватало.

Один из мальчиков был недоволен, что его родная мать останется голодной. Мать его единокровного брата давно умерла в далёкой стране. Ещё больше он рассердился, когда увидел, что брату в миску она положила лишнюю ложку риса.

Принц счёл это несправедливым и в сердцах произнёс слова, которые брат не должен говорить брату. Сказал, что тот даже не родной ей сын, и это его вина, что они прозябают здесь, а значит, голодным больше пристало оставаться ему. Сел бы лучше на корабль, вон их сколько в порту, и уплыл назад в пустыню, пусть его там кормит кто-нибудь другой!

Братья никогда прежде не видели мать в таком гневе. Она велела сыну замолчать и никогда больше не заглядывать в миску брата, разве только чтобы убедиться, что тому хватает. Они все одна семья! А в наказание выгнала провинившегося сына из-за стола.

Сын был вне себя от обиды и решил уехать сам. Он уже начал собирать свои вещи, хотя брать было почти нечего, когда брат вернулся в их общую каморку и вывернул на кровать карманы, полные риса. Он пожалел брата, которого оставили без еды, и незаметно переложил рис из миски в карманы, чтобы отдать. Предпочёл сам остаться голодным, хотя брат только что хотел выгнать его из дома.

Тогда родной сын осознал, насколько брат добросердечнее и щедрее душой, и поклялся всю жизнь беречь и защищать его. И когда через много лет в жарких песках на другом конце света от хижины, где они выросли, девушка по кличке Синеглазый Бандит вдруг спросила, куда попадают люди после смерти, принц сразу понял, что она собирается сделать.

Он был вне себя оттого, что девушка отдаст жизнь за мятежного принца и не достанется ему самому. Однако клятва есть клятва, даже данная много лет назад, и чужеземный принц не собирался её нарушать.

Глава 35

После разговора со мной Жинь поступил как всегда: покинул меня первый, отправившись в Изман с Сэмом и Далилой. Мятежному принцу он объяснил, что надо присмотреть за сестрёнкой. Хорошо, что не сказал правду: узнай Ахмед о моей неизбежной гибели, ни за что не подпустил бы к машине. Спасение людей для него самое главное, но ведь и для меня тоже в конечном счёте.

На третий день после их отлёта разведчик сообщил, что в горы поднимаются вооружённые люди не со стороны Измана, а из мятежной части Мираджа. Принц немедленно объявил боевую готовность, и Рахим усилил посты на стенах. Его бойцы привыкли к стычкам в горах, но мы никак не ожидали, что придётся с кем-то драться ещё до штурма.

В рассветных лучах мы разглядели внизу на гребне холма знамя, но не цветов султана, а с вышитым золотым солнцем. Рядом виднелась человеческая фигура, и я узнала Самиру, дочь убитого правителя Сарамотая. Разделавшись с убийцами, мы оставили её управлять городом, и, похоже, девушка справилась.

– Не стрелять! – бросила я Рахиму, бойцы которого застыли на стенах с ружьями. Сбежала по лестнице во двор и кинулась к воротам. Ахмед и Шазад не отставали.

Приблизившись, Самира поклонилась принцу.

– Ваше Высочество, – произнесла она, – мы узнали, что вашему войску требуется подкрепление, и я привела сотню горожан, которые хотят драться, а не отсиживаться за стенами.

– Сотня – это хорошо… для начала, – пробормотала Шазад себе под нос, а затем спросила уже громче: – Кто тебе сказал, что мы здесь?

– Командующий Хамад.

– Мой отец? – дрогнувшим голосом переспросила Шазад, внезапно став похожей на маленькую девочку.

Самира кивнула:

– Слухи о том, что мятежному принцу помогают джинны, дошли даже до наших западных окраин, и командующий сказал, что это последний шанс спасти страну от чужеземцев. – Она с улыбкой глянула на наши изумлённые лица. – Ну как, пустите нас, или придётся штурмовать стены? По сравнению с нашими в Сарамотае они смотрятся как-то не очень.

Через два дня пришли люди из Фахали, ещё больший отряд, тоже посланный Хамадом, а на следующий день – подкрепление из Гасаба. Ручеёк добровольцев не ослабевал. Слухи расползались по селениям в песках и в горах, и люди тянулись к нам. Ахмед жив, мятежный принц восстал из мёртвых, чтобы избавить Мирадж от иноземного гнёта.

Мы уже не успевали обучать новобранцев, не хватало оружия, а время меж тем поджимало. Пора было трогаться в путь, пока султан сам не двинул своих абдалов на Ильяз.

– Сколько нас всего? – спросил Ахмед в последний день.

Шазад и Рахим переглянулись.

– Достаточно, – ответила военачальница.

– Для чего достаточно? – хмыкнула