– Нет, – безмятежно отвечал рыжий. – Мой хозяин любит игру, и ему нравятся красивые женщины. Именно поэтому он и решил сыграть с вами. Можете считать, что вам повезло – будь мой хозяин человеком другого склада, он бы давно продал бумаги немцам или австрийцам. И никто бы его не упрекнул, ведь вы сами виноваты, что не сумели его опередить.

– Ну это еще не поздно исправить, – проговорила Амалия, поднимая револьвер.

Возможно, она хотела запугать нашего собеседника, однако же рыжий оказался человеком не робкого десятка. Миг – и цилиндр, пущенный с силой, летит в Амалию, трость – в окно, так что стекло разлетается на мелкие куски, и вот уже Акробат спрыгивает с подоконника вниз во двор.

– Черт побери! – ошеломленно воскликнул я, и мы оба с Амалией бросились к окну.

Рыжий подобрал свою трость, издевательски раскланялся и, прежде чем мы успели что-либо предпринять, скрылся за углом дома.

– Вот негодяй! – бессильно обронила Амалия.

Мне было нечего добавить к ее словам, и поэтому я промолчал.

– Н-да, в хорошенькое я попала положеньице, – буркнула моя спутница. – Сколько у нас времени до одиннадцати часов?

– Вы намерены принять его условия? – я не верил своим ушам.

– А что, у меня есть какой-то выбор? – с некоторым раздражением в голосе ответила моя Амалия. – Вы забываете о том, какую важность имеют чертежи.

– Напротив, ни секунды не забываю, баронесса, – возразил я. – И мне представляется, что карточная игра, в которой на кон поставлены известные вам восемь листков, придумана Рубинштейном только для отвода глаз, а на самом деле чертежи уже давно проданы неизвестному лицу или лицам, которые заинтересованы в ослаблении Российской империи.

– Вы так полагаете? – спросила баронесса Корф.

– Просто уверен.

– Что ж, возможно, вы правы. А возможно, и нет, – отозвалась она. – Но пока есть хоть один шанс заполучить чертежи, я должна его использовать. – Она дружески взяла меня под руку, и мы зашагали к выходу из квартиры. – Подумайте сами: к чему столько хлопот? Зачем было посылать сюда Акробата, который дожидался именно моего прихода? Ведь вспомните, дверь отворилась как раз после того, как вы назвали мое имя. Для чего вызывать на игру, выставлять условия и вообще затевать все это? Если бы Рубинштейн хотел просто продать чертежи, он бы не стал предпринимать столько усилий даже для отвода глаз. Да, мы-то с вами знаем, что Альфред, получив чертежи от Китти, отнес их своему хозяину, но, уверяю вас, никакой суд не принял бы в соображение наши слова в качестве доказательства.

– Значит, вы считаете, что все, что тут рассказал Акробат, правда?

Баронесса Корф на мгновение остановилась и, окинув меня цепким взглядом, ответила со смешком:

– Только между нами, господин Марсильяк... Меня сильно удивит, если все это окажется правдой.

– Вот видите! – воскликнул я. – И тем не менее вы готовы играть по правилам, которые вам навязывает Рубинштейн. Ведь нам даже неизвестно, чего именно он добивается!

– Ну чего он добивается, как раз более или менее понятно, – с восхитительной иронией отозвалась моя собеседница. – Если то, что я слышала о господине Рубинштейне, соответствует истине, он настоящий авантюрист. Сейчас он жаждет помериться силами с несравненной баронессой Корф, а чертежи, которые я ищу, – хороший предлог вынудить меня принять его условия. Со своей стороны, могу вам обещать, что ничего у него не выйдет. Эта игра слишком важна для меня, чтобы я позволила себе ее проиграть.

Мы прошли мимо чопорного швейцара и вышли на улицу. Почти сразу же я увидел их. Двое господ в цилиндрах стояли на противоположном тротуаре и делали вид, что разговаривают, однако их взгляды, устремленные на нас, выдали их с головой.

– Похоже, господин Рубинштейн держит свое слово, – вполголоса заметил я Амалии, которая хмуро покосилась на неизвестных. – Помните, Акробат предупредил нас, что не даст нам известить наших друзей.

– Очень предусмотрительно с его стороны, – сухо обронила баронесса. – Однако мы не собираемся никого извещать. Мы просто поедем в ресторан.

– В ресторан? – удивился я.

– Да, мой дорогой кавалер. Я чертовски проголодалась!

* * *

Мы поужинали в прекрасном ресторане, причем в одном зале с нами оказался и господин в цилиндре с противоположного тротуара. Мало того, когда я спросил счет, оказалось, что он уже оплачен.

– Кем? – спросила Амалия. Ее глаза метали искры.

– Господином Рубинштейном, – поклонился метрдотель. – Не угодно ли еще чего-нибудь, сударыня?

Он получил отрицательный ответ и степенно засеменил к следующему столику.

– Предупредительность нашего противника просто изумительна, – покачала головой Амалия. – Который час?

– Двадцать минут одиннадцатого.

– Прекрасно. Посидим еще минут десять, а потом пойдем. Я недаром выбрала именно этот ресторан – неподалеку находится особняк Рубинштейна.

– Вы по-прежнему намерены принять участие в игре? – не удержался я.

– Вы чрезмерно все усложняете, господин Марсильяк. – Амалия взглянула на меня иронически. – На самом деле все очень просто: либо я выигрываю и получаю чертежи, либо проигрываю и не получаю ничего.

– А если Рубинштейн солгал нам?

Амалия пожала плечами.

– Тогда он пожалеет, что родился на белый свет, – сказала она с такой простотой и убедительностью, что я невольно поежился. – О, вот и кофе несут. Допьем – и двинемся в путь.

По-прежнему считая, что баронесса не права и что идти на поводу у авантюриста и человека заведомо бесчестного – истинное безрассудство, я все же восхищался целеустремленностью Амалии Корф, ее непоколебимостью и готовностью поставить на карту буквально все, если понадобится. Тогда я еще не подозревал, что ставки окажутся гораздо выше – настолько высоки, что игра приобретет другой смысл и совершенно другое значение.

Я допил кофе, подал руку Амалии, и мы направились к выходу. Краем глаза я заметил, что незнакомец в цилиндре остался за своим столом и не сделал попытки последовать за нами. Разгадка его поведения оказалась достаточно простой: снаружи нас поджидал второй господин. Двигаясь за нами на расстоянии десяти шагов, он проследил, чтобы мы добрались до особняка Рубинштейна, никуда не сворачивая на своем пути.

Было еще достаточно светло. Город закутался в белую ночь, как в легкую шаль, и фонари отбрасывали мягкий, рассеянный, кружевной свет. Чем ближе мы подходили к назначенному месту встречи, тем сильнее я сомневался в успехе нашей затеи. Я машинально замедлил шаги и обернулся, ища в толпе нашего соглядатая. Он ухмыльнулся, приподнял цилиндр. У него была испитая физиономия мелкого жулика, и мне мучительно захотелось огреть провожатого по затылку, чтобы стереть с его лица дерзкую усмешку.