огонек вцепился в капитана, напугав того до полусмерти. Не то чтобы малыш был так уж опасен, но эффект произвел. Уже в спину убегающему дежурному летел ультиматум, либо начштаба выходит через пять минут, либо сам штаб будет спален к такой - то матери со всеми, кто там находится. Мне правда это жутко не понравилось, в конце концов, в штабе есть и не причастные, те же связисты, например. Открытый по сути бунт, угрозы расправой тоже был не по нутру.

С другой стороны, еще одна такая операция и возможно подчиняться будет некому. Одно дело умереть, защищая родину, другое дело сдохнуть из-за откровенного разгильдяйства урода с большими звездами на погонах. Естественно не все командиры такие, есть и толковые, и смелые, но вот конкретно этот начальник штаба явно к ним не относится, да и к самому Морозову есть вопросы. Он то не мог не знать.

Последний словно почувствовал, что о нем вспомнили, вышел разбираться в ситуации. С ходу попытался было всех осадить своим авторитетом, но обмишурился по полной. Разве что по морде не получил, начштаба робко выглядывающий из-за приоткрытой двери видимо решил посмотреть, а что будет дальше? Пока не рисковал выходить. Меж тем Морозов был взят в кольцо, истерика спецов набирала обороты, каждый хотел докричаться до потерявшегося начальника, каждый хотел спросить, за что погибли его сослуживцы, товарищи и подруги. Почему не предупредили о тяжёлые техники? Почему, когда стало ясно, что всё идет не так как планировалось, не был дан приказ открыть огонь артиллерии.? Почему собственно артиллерия вообще не открывала огонь до самого конца? Ради чего все это? Почему все вышло именно так? Кто ответит за все это. Даже без официальных подсчетов было ясно, из нас уцелел в лучшем случае каждый десятый.

Морозов с каждым обвинением терял стойкость, лицо его серело на глазах, ему явно нечего было сказать в свое оправдание. Возможно, он знал ответы, но не мог или не смел их озвучивать. Минут через пять истерия выдохлась сама собой, многие украдкой вытирали слезы, особенно те кто помоложе. Самому было тяжело, вновь предстали в памяти те, кто умер от смертельных ранений у меня на руках, большинство из них видел в первый и в последний раз. Как не цинично это звучит, был рад, что не видел, как погибли товарищи из моей роты. Пускай недолго с ними знаком, но как не крути, знал их. Собственно, рота практически перестала существовать, рыжая Настя, Антон по кличке «Водяной», да тихоня Сергей с моего прошлого взвода.

Полчаса страстей и все словно перегорели, волна черного безразличия опустилась на плац вместе с осознанием того что произошло. Умолкли крики. Наша злоба, словно пар вышла в свисток. От криков ли или от эмоционального выгорания, голову ломило так, словно она была зажата горячим обручем. Хотелось плюнуть на всё и напиться. Хотя бы тем же самым шилом. До того было хреново на душе. Выходка грозила трибуналом и штрафбатом, если таковой конечно существует для спецов. На этот счет уверенности не было, да и не слышал ни о чем подобном прежде. Тут все зависит уже от самого Морозова. Не часто командующего экспедиционным отрядом, подчиненные прилюдно хватают за грудки.

Последний являл печальное зрелище, из него словно выдернули хребет. Он едва слышно шептал -простите братцы, не доглядел.

Но никто уже ничего не говорил, наговорились. Постепенно плац пустел, кто ушел в сторонку покурить, кто искал местечко посидеть, а кто и вовсе развернувшись на сто восемьдесят, устремился в неизвестном направлении. Как-то так вышло, что мы, Трошкянцы, скомкивались возле одиноко стоящего уазика. Говорить было не о чем, мы с Сергеем не курили, поэтому Настя и Антон смолили за себя и за нас. Через какое - то время, Морозов с опущенной головой, как побитая собака побрел внутрь временного штаба. Но кажется все уже потеряли всякий интерес к нему, да и к начштабу тоже. Теперь все просто ждали, что же будет дальше.

Обстановка прояснилась ближе к вечеру, к тому времени мы уже устав ждать у моря погоды наплевав на все расположились в палатках. Тихоня Сергей, оказывается, имел пространственный карман, и совершенно без зазрения совести складировал в него все, что, по его мнению, ничейное. Далеко не все спецы, да и местные игруны имеют такую халяву. Пришлые и возвращенцы, вот те практически все так могут. Со слов Сергея, единственное ограничение для него количество ячеек и наглость. По сути, этому таланту плевать, походная палатка или банка сгущенки, и то и другое займет ровно одну ячейку. Но вот разум иногда отказывался поверить в возможность запихать что-нибудь крупногабаритное на общих основаниях. Так стул он еще мог «запихать», а тумбочку уже нет. Естественно такой талант вызвал невольный приступ белой зависти, от перспектив, вдруг получи я такую силу, просто дух захватывало. Оказалось, что все в роте, ну кроме меня, знали об этом, знали и молчали гады такие. А Сергей в силу природной скромности, этакий застенчивый ворюга, не особенно - то трепался об этом.

Дневальный, явно сбившийся с ног, передавал приказание, всем и каждому собирать манатки и готовиться к передислокации. Пришлось вспомнить, что помимо всего прочего на мне висит ответственность за отделение. Впрочем, парни в моё отсутствие не сильно и скучали, Стеценко пользовался у них авторитетом и совсем уж откровенных безобразий не допустил. На немой укор брошенный им, только и мог что развести руками. Не всем дано в этой жизни командовать, на мой собственный взгляд командир из меня на деле не очень. Сборы были не долгими, все уже давно предчувствуя что-то подобное собрали нехитрые пожитки. Да и простая логика твердила, если нас все еще не послали на ту сторону, то видимо уже и не пошлют. Стройбат и инженеры, сейчас копались возле портала, возводя капитальные укрепления, а остальным здесь больше делать нечего. Все одно охранять пригнали внутренние войска и гвардию. Нас же скорее всего будут переформировывать, весь вопрос только во что.

Далеко за полночь с поля наконец то отправилось две колонны, одна везла живых на новое ППД, другая мертвых на последние свидание с родными.

Глава 32. Пути дороги.

Десять часов езды в кунге, вымотают кого угодно. То мог тот отсыпался, а кто нет, тот пытался отвлечься за разговорами. Проснувшись ближе к полудню, чувствовал себя, тем не менее,