– А мне нет дела до капитализма, – сердито парировал Зосима. – Я буду жить, как и раньше жил. И вообще – сколько той жизни осталось?

– Понял. Согласен… – Про себя я облегченно вздохнул – все-таки Зосима повелся на мою нехитрую уловку и пришел в себя; ишь, начал заводиться; это хороший знак. – Так мы идем к тебе или нет?

– Идем.

– Тогда потопали. Вот только дверь замкну…

Сказал – невольно с языка сорвалось – и мысленно выругался. Идиот! Зачем акцентировать внимание Зосимы на этом факте? Ведь он знает, что я пользуюсь ключом только тогда, когда мы уходим на охоту.

Получается, что я тоже струсил. И что в моей избе по-прежнему хозяйничает нечистая сила. Зосима умный человек, он сразу сообразит, что дверь я замыкаю неспроста.

Но Зосима на мое заявление никак не отреагировал. Или сделал вид, что занят своими мыслями, или не придал должного значения.

Спустя десять минут мы уже сидели в его избе за столом и потихоньку «лечились» отвратительным на вкус пойлом. Наверное, убегающие дачники и впрямь мало заплатили Зосиме, потому что он взял самую дешевую водку местного разлива.

Однако выбирать не приходилось, и мы просидели до самого рассвета, обмениваясь немногословными замечаниями. Но самое интересное – мы говорили о чем угодно, только не о таинственных событиях, взбудораживших все Близозерье.

Я лечил душу самым народным лекарством и размышлял. Почему этот ведьмак так взъелся на меня? Если, конечно, все это его проделки. (А чьи же еще?) Ведь мы ни разу не вступали в серьезную конфронтацию. Я не мешаю ему и его команде шарить по болотам, сижу тихо, не высовываясь.

У меня и впрямь появилась мысль убрать его шарагу из нашей деревеньки, но пока это всего лишь благие намерения, не более того. Ведь миром дело точно не решить, а вступать в прямое столкновение мне бы очень не хотелось.

Тем более, что за его спиной, как оказалось, маячат весьма серьезные фигуры. Не хватало мне еще поссориться с власть предержащими. Тогда точно придется бежать в сибирскую тайгу.

Да ведьмак, наверное, уже и привык, что на его секту люди смотрят косо, чтобы не сказать больше. Всем рот не заткнешь.

Что он хочет? Выдавить меня из Близозерья? Зачем? Или у него появилась мечта увидеть Иво Арсеньева пассажиром медицинского фургона, одетым в смирительную рубашку?

Ну, сделать это, предположим, не так просто. Я, конечно, здорово струхнул, но не до такой же степени. Да и деваться мне некуда. (Правда, он об этом не знает).

И еще одно, на сегодня главное: баба Федора мне привиделась, или на самом деле она каким-то чудом попала в мою избу, хорошо выспалась на моей кровати, а затем втихомолку слиняла, даже не поблагодарив? А еще этот черный котище… бр-р!

Пусть простят меня защитники домашних животных, но к черным котам я отношусь отрицательно – мягко говоря. При виде черной кошачьей шкурки мои руки сами тянутся, чтобы схватить камень и точно попасть в цель.

А все началось с одного задания, когда нашей группе перешел дорогу тощий и завшивленный черный кот-бродяга. Где он взялся в той глухомани, куда нас забросили, ума не приложу.

Тогда задание мы не выполнили и вдобавок едва ноги унесли. Кроме того, двоим парням из нашей команды пули попортили шкуру. В том числе и мне. Так что до места сбора группы я шел на автопилоте – еле добрался.

С того времени я просто ненавижу черных котов. И вообще – если кот любой масти переходит мне дорогу, я разворачиваюсь и топаю в обратном направлении. В этом вопросе я суеверен как старая бабка.

– Зосима, ты как-то хвалился, что у тебя есть сильная лупа. Это правда?

– Дык, это, конечно.

У меня вдруг появился план дальнейших моих действий. Что значит подогреть мозги спиртным. Такие фантазии можно увидеть… Не зря народ творческий – поэты, художники и прочая – так любят прикладываться к бутылке. Кое-кого это здорово стимулирует.

Если, конечно, не потерять чувство меры…

– Дай мне на время.

– Зачем?

– Надо. Потом расскажу.

– Ну, если надо…

Зосима с явной неохотой выбрался из-за стола, взял фонарик и полез на чердак. Ковырялся он там минут десять. А когда спустился вниз, то был весь в пыли и паутине. В руках Зосима держал настоящее произведение искусства – большую старинную лупу в бронзовой, художественно выполненной оправе.

Лупа была изготовлена, судя по всему, даже не в двадцатом, а в девятнадцатом века. В этом у меня практически не было сомнений – на таких вещах под руководство Каролины я, что называется, собаку съел.

– Ух ты! – невольно вырвался у меня возглас восхищения. – Не будь я уверен, что эта лупа дорога тебе как память, то непременно выпросил бы ее в качестве подарка или купил.

– Точно. Память. От деда.

– Он что, какими-то опытами занимался? – спросил я удивленно.

– Ага… – Зосима криво ухмыльнулся. – Опытами. Дело, конечно, прошлое, но прошу тебя, не говори никому. Обещаешь?

– Мог бы и не спрашивать. Железно. Я не болтун.

– Дедка мой иногда выходил на большую дорогу с топором. Уж не знаю, загубил ли он чью-нибудь невинную душу или просто грабил, но эту лупу дед отнял у заезжего купца вместе с кошельком. Больно, говорил, понравилась. Красивая. Вот ты сейчас возьми ее и почисть – знаешь, как засверкает? Тут тебе на ручке и ангелочки, и цветы заморские, а по ободку надпись не по-нашему… и еще много чего.

– Да, вещь стоящая…

«И все-таки, надо будет выцыганить ее у Зосимы, – подумал я, рассматривая лупу. – Эту «память» он держит, черт знает где, а у меня лупа будет красоваться над камином, на самом видном месте. Блеск! Действительно, красивая вещь. Супер. Раритет, я бы сказал…»

– Пойду я. Надо бы поспать… – Я поднялся.

– Надо, – откликнулся Зосима. – Ночь выдалась больно беспокойная…

Он уже начал клевать носом. Устал, дед.

– Бывай… – Я пожал ему руку и вышел на улицу.

Уже почти рассвело. Небо на востоке было нежно-розовым с золотой каймой. Напоенный лесными ароматами воздух сам, без особых усилий, вливался в легкие – не то, что в городе.

В отличие от Зосимы, спать мне не хотелось. Меня сжигала изнутри жажда действий. Пора, наконец, показать кое-кому, что Иво Арсеньев имеет острые зубы и не совсем уж глупую башку. Пора!

Первым делом я зашел к старикам Коськиным – чтобы проверить свое предположение. Обычно они поднимались очень рано – вместе с первыми петухами. Поэтому я сильно удивился, когда увидел, что дед Никифор и баба Федора преспокойно дрыхнут без задних ног.

Я вошел в избу после того, как выстучал на двери все барабанные марши, которые только помнил со своей суворовской поры. Получив в ответ (когда прислушался) лишь богатырский храп, я отворил дверь и решительно переступил через порог.