— Она же замужем, — напомнила Павлову Катя.

— Чё, проблема, что ли, нах? Ты вот тоже замужем, еще и за двумя, еще и рожа чужая, не то что паспорт.

— Ну вот, узнали мы правду, и что ж нам теперь с этой правдой делать? — развел руками Григорий, — как мы с ней жить-то будем?

— А как жили, так и будем, — безапелляционно заявила Катя, — ничего менять не надо, облегчили души — и хорошо. Без правды, может, и легче жить, но с ней — честнее. А болтать тут вроде никому резону нет. У каждого в шкафу скелетов немерено.

— Мы теперь — одна семья. Все друг про друга знаем, — отец Пантелеймон обвел всех присутствующих мудрым взглядом, — надо нам общаться больше, чаще видеться.

— Может, общину создадим? Бывших грешников? — предложил Григорий.

— Ага, с общаком нах.

— И с оргиями по субботам, — добавил Женя.

Отец Пантелеймон укоряюще покачал головой:

— Ну вот, до чего договорились, греховодники.

— Ну раз у нас такая дружная семья образовалась, у меня для вас есть еще одна новость, — подала низкий голос Вика и привлекла всеобщее внимание, — у нас тут за столом сегодня — одни сестры. Я тоже — Сальваторес.

— О Господи! — Григорий перекрестился.

— Силен бродяга-Папаген, — Павлов заржал, — переборчик нах, такого даже в индийском кино не бывает.

— Чего-о-о-о? — Женя не мог прийти в себя от изумления.

— Виктория, — обратился к ней отец Пантелеймон, — грешно смеяться над нами в этот час, когда наши души и так разбиты, а головы в тумане. Геннадий на исповеди предсмертной ничего о тебе не говорил.

— Не мог он сказать — матери поклялся, что никому и никогда. Но рано или поздно все равно бы вылезло. Да, ваш Папаген был мужем народной артистки, правда, очень недолго. Да, мать вычеркнула его из нашей жизни, и за дело, так что даже Женя не в курсе. И я-то узнала об этом, только когда паспорт получала. Да сразу и забыла. Прощаться с ним не поехала, хотя он звал. Наверное, зря. В общем, я одна законная Сальваторес — со свидетельством о рождении — так что привет, сестрички.

— Да, жаль — мне выпить нельзя, — задумчиво произнесла Катя.

— А мне так просто необходимо. — Григорий завертел по сторонам головой в поисках подходящей посуды.

— Викус, теперь мне в тебе многое понятно. — Женя все еще был изумлен.

— Что ж, сестра, — поприветствовала ее Ольга, — добро пожаловать в семью.

Павлов, вставая, буркнул себе под нос:

— А в семье — одни уроды, нах.

— О Господи, всемилостивый, какие же еще открытия нам готовишь? — Отец Пантелеймон встал и всплеснул руками. — Друзья мои, не смею вас больше задерживать.

Квартира Дроздецких. Спальня Лены-Кати 17.01.2007 12:00

Катя была в квартире одна. Она приняла лекарства, но не стала ложиться, разделась донага, села к трюмо и, пристально вглядываясь в свое отражение, медленно заговорила:

— Я Катя? Нет! Я Лена. Лена Павлова! От любви до ненависти один шаг, но когда бежишь, шагов не считаешь. Всю жизнь я бегу как гончая: уши прижаты, нос по ветру, хвост, правда, задран, как у шалавы. Да, это я — сука Павлова, когда этот подонок рядом, я готова подползти к нему на четвереньках и потереться о ногу. Даже зная, что опять получу по морде кулаком, зато как сладко он будет потом рыдать и лить горячие слезы на мою заштопанную грудь. А Павлов сдал. Сильно сдал. Третья ходка не шутка, может, воздух Испании пойдет ему на пользу? Не знаю, не знаю, у суки Павловой сейчас богатый выбор. Во-первых, верный пес Гриша — хороший мальчик, маститый хирург, опять же держит язык за зубами. До самой смерти будет молчать, не напоминать о том, как заделал мне ребеночка за деньги. Правда, глуповат. Во все поверил. Хотя нет, это я такая умная и коварная. Ведь все, все поверили. И поп, и даже эта мегера Вика. Сестричка старшенькая. Нет, надо это прекращать. Мало того, что у нее мой ребенок, так она еще и моя сестра. Если бы не моя дорогая вилла, греющая Катино сердце, я б, ей-богу, опять поехала в Коламск и воткнула осиновый кол в могилу Папагена — это ж надо устроить такой цирк. Хорошо, хоть Женька не из его породы. Зато этот кобелек перетрахал почти всех сестричек Сальваторес! Катя, Лена, Вика, интересно, попадья в моем обличье его не попользовала, не признается ведь. Вот кого надо брать в Испанию — Женю и его верного «солдата». Да, Ольга перепугалась капитально, когда я ей на пальцах показала, как она Катю «задавила», а вот нечего было зариться на чужое счастье. Ничего, недолго ей осталось мучиться, скоро я ей помогу. Амнезия штука полезная, как оказалось. Хотя если бы пес Павлов не вогнал меня в кому восемь лет назад, я бы уже лет шесть кутила на фазенде. Но скоро наступит этот день. Ei dfa que me quieres[37]… Моя Испания, скоро мы увидимся!

Память вернулась быстро, за одну ночь. Неделю после коламской экспедиции я была примерной Катей — переживала и пережевывала свою бурную молодость, страдала дура, и тут бац, как кино длиной в ночь. Легла Катей — встала Леной. Почти все вспомнила и даже с утра знала, что дальше делать. Как довести до ума то, что начала восемь лет назад. Только чувство благодарности к Гришеньке не прошло, а увеличилось. Если бы не его золотые рученьки, гнила бы сейчас с Катей в соседней могиле. Как я этой везучей дряни завидовала, до ногтей в ладонь. Свалилась на меня и давай все отбирать, я танцевать не могу — она прима, кобелька — мою утеху — увела, я от него год залететь не могла, она, пожалуйста, с первого раза, еще и папаша, всю жизнь меня не признававший, перед смертью в больничке говорит: Катя — твоя сестра, люби ее. Это был последний удар. И что теперь: у меня ее сердце, оба ее мужика, ее ребенок, дедово наследство, а у нее моя могила да мои грехи. А все потому, что почерк у меня теперь тоже ее. Гриша, мой хороший, писать меня по дневнику научил.

Вот рожу мальчишку — и домой. В Андалузию. На виллу к морю. Не сложнее это будет, чем попадью было заставить под мою дудку спеть, странички показывать. Заставить поверить, что завещание деда липовое было. Вот это работа была — как восемь лет назад, хитрая, сложная. Рассказываю по порядку, причем сама себе, а что делать. Память штука тонкая: сегодня есть, завтра нет, послезавтра опять есть, но другая. Лучше б записать, конечно, но вот одна дура записывала, и где она? На кладбище, а у меня другие планы.

В общем, началась эта история, когда Папаген позвонил мне из больницы. Я чуть мобильник не выронила. Смешно сказать, но я ждала этого всю жизнь. Звонка, теплого взгляда, хоть чего-нибудь, от этого надменного ублюдка, которого мамаша называла моим отцом. Бедная алкоголичка не дожила до великой победы. Из-за этого горе-плясуна вся ее жизнь рухнула, опустилась на дно бутылки. «Ленка. Не верь мужикам! Русские, испанцы — все скоты. Получат свое и в отказку. Красавица моя, знай себе цену, продай себя подороже. О черт, ты опять читаешь про Испанию. Доча, брось — этот шарамыжник того не стоит. И не ходи к нему танцевать, не позорься. Хотя нет, ходи! Пусть видит, от какой принцессы отказался! Жаль его из тюрьмы так быстро выпустили». Спи спокойно, мама, я продала себя за неплохую цену. Пять миллионов евро и вилла на берегу моря. По-моему, не продешевила. Всего-то и надо — родить мальчишку, и весь мой детский бред станет явью.