Аграфена не стала сходу расспрашивать, что да как. Подождала, пока муж сядет на лавку, отдышится и сам заговорит.

— Нашел я тот амулет, за которым ходил. Только сомнение меня берет.

— Расскажи, облегчи душу, может что я подскажу.

— Грушенька, что в народе о старухе травнице говорят, какая она, помогает кому за деньги или так?

— Старушка она добрая, — помолчав немного, ответила Аграфена. — Никогда в помощи не откажет. Денег сама не берет. Вот только, если продукты какие принесут, возьмет с благодарностью.

— Как ты сама думаешь? Можно ей доверять или нет?

— Люди уходят от нее просветленные, будто воды ключевой в жаркий день испили. Не бойся, муж мой, доверься своему сердцу. Сам Бог ведет нас по этому пути. Коли сделал так, как сделал, значит так и нужно было поступить. Давно это было, бабушка травница и Алешечке нашему помогла. Будь спокоен, утишь свое сердце.

Будто какая-то сила не давала покоя Петру.

— Не сидится мне, жена на месте, пойду посмотрю все ли вокруг спокойно.

— Иди, муж мой, только возьми с собой меч, не ровен час грабители или разбойники повстречаются. Зачем рисковать?

— Я мигом, — улыбнулся впервые с минуты горькой смерти сына Петр.

К совету жены прислушался, прикрепил на поясе старый меч дедовский. Многие бояре просили продать его, но дорог он был Петру, как память, семейная реликвия.

Он стал уже и Алешу учить владению мечом, как когда-то учил его самого отец, а того его отец. Обнял кожевенник жену свою, осмотрел комнату, будто в последний раз и вышел за дверь. В воздухе повисло что-то страшное. Казалось спустилась на город тяжелая сеть, черная и липкая, которая не дает ни шагу ступить, ни вздохнуть спокойно.

«Хорошо, что парня здесь нет, — подумал Петр о подмастерье. — Взрослый становится, готов сам с самим чертом сразиться. Да зачем людям воевать друг с другом, места что нет?»

Петр обратил внимание, что идет так быстро от дома, что чуть не бежит. Он уже отошел на приличное расстояние. Что толкнуло его обернуться, и вовремя. Высокий крепкий корочун уже занес над ним крепкий острый кинжал, мгновение — и не сносить Петру головы.

Быстро, будто только этим всю жизнь и занимался, Петр выхватил меч и срубил голову врагу. Остальные корочуны, увидев гибель товарища из темноты повылазили, зашипели, рожи скосоротили, недовольны, что человек сильнее их оказался. Видно они знак какой бесовский подали другим, но услышал кожевник, что вдали лошади скачут, фыркают, ржут недовольно. Торопятся всадники, коней пришпоривают, чтобы всем гуртом напасть на одинокого противника.

А когда бояре по чести, по совести сражались? Или исподтишка норовят ударить, или навалятся большим отрядом на плохо вооруженного человека, как сейчас. Да еще силу бесовскую на помощь зовут. Всем известно, что корочуны — хорошие бойцы.

Так ли иначе, но Петр не счел себя трусом, когда понял, что противник имеет опасный численный перевес. Потому нужно было уйти от него, но не просто уйти, а отвести опасность от родного дома, Аграфены и соседей.

Хорошо, что кожевенник знал здесь все входы и выходы. Всадникам самое лучшее мчаться по широкой дороге, здесь они его быстро настигнуть, тут и смерть ему придет. Неужто суждено ему погибнуть под копытами нелюдей, как и сыну ненаглядному?

Петр быстро добежал до двух переулков. Тот, что вел налево, расходился на три стороны, а правый заканчивался тупиком. Только старожилы знали, что тупик этот только для видимости, был там довольно широкий лаз, который не одному спешащему поутру мастеровому и ли хозяину экономил время и силы на дорогу. Кожевенник бросил перчатку на дорогу, будто бы обронил по пути и бросился в тупик. Пока всадники будут спешиваться, выяснять, куда он свернул и побежал, можно будет выиграть время.

Так и случилось. Воротынский пустил вперед корочунов. Кони всхрапывали и рвались вперед. Но дорога была пустая. Беглец мог свернуть в один из проулков. Боярский слуги кинулись налево и разбежались по всем направлениям. Старый корочун стоял посередине дороги и напряженно поворачивал большой головой из стороны в сторону. Наконец он определился и подбежал к Воротынскому.

— Он туда побежал.

— Тупая твоя башка, — усмехнулся один слуг. — Ты что, глаза дома оставил? Там тупик.

— Он там, — настаивал корочун.

— Вот и вали сам туда.

— Молчать, — крикнул на свое воинство Воротынский. — Говори, что хотел сказать.

— Беглец туда побежал, — настаивал корочун.

— Пойди и посмотри, мог человек там пройти или нет, — приказал хозяин одному из своих стражников.

— Сюда, сюда, — раздался через несколько минут крик из тупика. — Верно нежить подметила, туда он и вбег.

Корочуны не любили, когда их называли нежитью, но пришлось стерпеть обиду, потому что боярин был явно не в духе и не собирался терпеть глупых препирательств.

— Можно как-то в обход пройти, или придется лошадей здесь оставить? — зло спросил у начальника стражи боярин.

Тот нерешительно почесал затылок, сдвинув шапку на лоб.

— Пройти-то можно, но кто ж останется лошадей стеречь?

— Оставь самого молодого и вперед, утробы ненасытные, — разгневался боярин.

Петр не чаял оторваться от погони. Слишком опытные следопыты эти корочуны. Но если суждено ему умереть от рук нечисти, пусть это будет вдали от дома родного и милой жены его Аграфены.

— Вот он, — раздался скрипучий противный голос корочуна. — Хватайте его, он один, справиться с ним легко и просто.

— Подходи, нечисть черная. Что ж ты, боярин Воротынский, за злыдней своих спрятался, света божьего боишься. Выходи на честный бой, супостат. Ты жизнь у моего сына отнял и даже не заметил, что душу безвинную погубил. А я твою заберу.

— Так это все из-за твоего щенка сопливого? — издевательски расхохотался боярин. — Идите, слуги верные, убейте грязного мужика. Не стану я меч свой его кровью пачкать. Не ровня он мне, собака.

Слуги боярские, а вперед корочунов пустили, пусть бьются, их не жалко. Да и то, какая слава кожевенника грязного убить.

Размахнулся Петр, где только силы взялись после всего пережитого, охнул и опустил тяжелый меч на голову первого врага. Корочун и глазом бесовским моргнуть не успел, как раскололась его голова и оттуда черви жирные зеленые посыпались.

Даже слуги боярские, что людьми, а не корочунами были, отступили, увидев зрелище это мерзкое. А Петру, хоть и противно, но передышка небольшая. Отступил он на несколько шагов и уперся в дверь высокую, из крепкого дерева сработанную. Кожевенник воспользовался минуткой замешательства в рядах врагов, открыл дверь и вошел внутрь.

Как же мог он забыть про эту старую колокольню, что стояла здесь с давних времен. Высокая, еще крепкая, лестница вела на самый верх. Там располагалось место для дозорщика, что стоял и смотрел по сторонам, не видно ли где пожара в городе или в роще, ближнем лесу, поле. Чуть только где опасный дым поднимался, как бил в колокол дозорный, чтобы людей предупредить.