Может, у лежащих здесь солдат кто-нибудь из родителей работал на оборонном заводе, производящем патроны, снаряды, мины. И как знать, может, именно эта пуля, осколок, снаряд, мина и убила их сына. А родителям еще не выплатили заработную плату за произведенную продукцию. Кошмар! Нет, Слава, у тебя действительно едет крыша, крепко едет. Такие фантазии и ассоциации не могут прийти в нормальные мозги.

Я пошарил рукой на поясе. Во фляжке что-то булькало. Наверное, полглотка коньяка, а хочется пить, просто хочется выпить воды. Я прибавил шагу и дотронулся до впереди идущего. В потемках не разберешь, офицер или солдат. «Все смешалось в доме Облонских…»

— Мужик, у тебя вода есть?

Он обернулся. Это был солдат из второго батальона. Когда перебегали мост, он был рядом со мной. Видимо, он тоже меня узнал, и улыбнулся и показал на уши. В лунном свете я не сразу заметил, что вокруг ушей его толстой коркой запеклась кровь. Контузия. Очень сильная контузия. Разрыв барабанных перепонок. Моя контузия по сравнению с его — детский лепет на лужайке. Я жестом показал, что хочу пить. Боец согласно покивал головой и, не останавливаясь, отстегнул с ремня фляжку. Я сделал пару глотков. Затем протянул ему. Тот, приняв ее, допил. Пустую пристегнул к ремню.

Я достал свою и, щелкнув себя по горлу, показал, что во фляге алкоголь, и дал ему. Тот сделал глоток и протянул мне. Жестом я показал, что можно пить до дна. Тот с благодарностью это и проделал. Мне было не жаль коньяка. Ему нужнее. При контузии, вопреки всем увещеваниям врачей, военные усиленно пьют, тем самым притупляют болевые ощущения и быстрее приходят в себя.

Страшно, жутко хотелось курить. Но никто не рисковал зажигать огня. Все тянулись в тихом безмолвии. Только треснет у кого-то под каблуком щебенка, и все. Говорить не хотелось, и бессмысленно это. Все были раздавлены происшедшим.

Во-первых, позорным своим бегством, потерей людей. Вон сколько их осталось, никому не нужных, у нас за спинами. И не убрать их, не похоронить.

Во-вторых, бригада рассеяна, разбита, фактически уже потерялась.

В-третьих, командир ранен и уже не вернется к нам. Сан Саныч, конечно, хороший начальник штаба, а вот какой он командир? Могут вообще прислать какого-нибудь «левого» варяга. Которому наша бригада, что зайцу стоп-сигнал. Он приедет за повышением, за орденами, а к нам будет относиться ничуть не лучше, чем наш Президент к своему народу. Поживем — поглядим. Если выживем, конечно.

Ну, а в-четвертых — полнейшая личная неопределенность. Что в этой мясорубке будет со мной лично, с теми, кто бредет рядом? Никто не мог не только что-то сказать, а просто помыслить об этом.

Сейчас из двух задач, которые ранее стояли передо мной, а именно выполнить задачу и выжить, осталась только одна — выжить, выкарабкаться! А потом мы уже разберемся, кто виноват в нашем триумфальном позоре. До Президента далеко, а вот духи рядом. Сейчас мы драпаем от них, но не все скоту масленица.

А все-таки жаль, искренне жаль, что нельзя добраться до товарища Гаранта Конституции. Искренне жаль. Ну ничего, скоро выборы. Проголосуем по-другому. Не за проституток-коммунистов и не за истеричного Жирковского, нет! Будем надеяться, что, может, какая-нибудь найдется светлая голова, которая не будет вести войну с собственным народом такими примитивными, варварскими методами.

Эх, мечты, мечты. Мечты русского идиота, что удастся поставить хорошего царя. Царя, который не будет грабить народ, не будет вывозить «за бугор» народное достояние, а денежки не будет оставлять на своих зарубежных счетах, Эх, мечты идиота! Умом Россию не понять! В Россию можно только верить. То есть она настолько своенравная истеричка, шизофреничка, что на нормальном языке логики с ней нельзя общаться? Получается, так. Кто в этом виноват? Правители считают, что народ. А народ считает, что бездарные правители. А когда в товарищах согласья нет, то хорошей музыки никогда не получится. Маразм, маразм. За какие грехи, Боже, за какие грехи ты уродил меня в этой стране?

И тут в голову пришла одна крамольная мысль. А может, нет ни ада, ни рая в том смысле, который в нас вдалбливали «святые» отцы церкви. Если предположить, что мы все когда-то жили в другом измерении, а именно здесь находится ад. И вот грешников, то есть живущих ныне на этой планете, посылают для перевоспитания. Если ты справишься с выпавшими на твою долю испытаниями достойно, не нарушая десять заповедей Христа, или сколько там их у Магомета и прочих «истинных» верователей, — то по итогам тебя заберут в рай или вернут к нормальной жизни. Ну а так как подонков в жизни всегда больше, чем нормальных людей, то и посылают в Россию всех гадов, катов и тому подобных. Территория-то огромная. А кто меньше грешил — их в более цивилизованные страны. Значит, в прошлой жизни немало я сделал пакостей, а в этой, кажется, еще больше.

Я невольно улыбнулся этой ахинее. Если бы это было так просто! Тем временем, а за рассуждениями время и расстояние прошли быстро, мы достаточно далеко удалились от площади. Впереди, по бокам стояли разрушенные дома. Даже не дома, а руины. Они по многу раз переходили из рук в руки. И вот многие уже были просто разрушены, другие стояли без верхних этажей, испещренные осколками, пулями, никому не нужные, брошенные, оставленные людьми. Сталинград, да и только! В призрачном лунном свете все это виделось несколько нереально. Голова гудела, тело жаждало отдыха, в глазах от усталости плавали цветные круги. В голове не осталось уже ни одной мысли. Просто ноги по инерции несли куда-то вперед. Не человек, в полном понимании этого слова, а бессловесная скотина. Даже если бы сейчас атаковали духи, то вряд ли бы кто сумел оказать им толковое сопротивление.

Первые ряды подошли к какому-то некогда престижному дому и пошли обследовать его остатки. Ведь находился он почти в самом центре города. Квартиры, наверное, были здесь одними из самых дорогих, а сейчас никто за них и ломаного гроша не даст.

Вторая немногочисленная группа ушла осматривать рядом стоящее здание. Какими бы мы ни были уставшими, но прекрасно осознавали, что нельзя забиваться в один крысиный угол. Это опасно. Поэтому занимали два угла. Будем стальными крысами, прогрызающими бетонные перекрытия.

Сначала вернулась первая группа и, махнув рукой, позвала на ночлег и отдых в подвал ближнего дома. Никто не командовал. Просто кто хотел идти в это здание, тот и шел. Я пошел со второй группой. Почему? Не знаю. Пошел и все. Во второе здание, точнее, в его подвал, спустилось около тридцати человек. Но не остались в одной комнате, а разбрелись кто куда. Благо подвал был большой. Вместе со мной осталось человек шесть. В самом помещении было темно. Начали жечь спички, зажигалки, освещая свое временное пристанище. Комната представляла собой квадратное помещение пять на пять метров. На улицу выходило два окна. До выхода из подвала было метров десять.

Когда зажгли спички, из углов брызнули в разные стороны крысы. Много крыс. Я спокойно отношусь к разной живности. Главное, чтобы она тебя не кусала и не пыталась сожрать.

Выставили часовых и, прижавшись друг к другу потесней, так теплее, впали в тревожную дрему. Очень хотелось есть и пить. Но не было ни того, ни другого. Поэтому осталось только забыться тяжелыми сновидениями, просыпаясь при каждом подозрительном шорохе и от близкой стрельбы.