– Завтра будет собрание, на него придет представитель ОГПУ, мы с тобой и поставим перед председателем исполкома Романовой.

– Там будут и наши боевые товарищи: бывший командир красных партизанских отрядов и комдив Соколов, он теперь командует Пудожским леспромхозом. Сам думай, какие люди соберутся, давненько, давненько ты их не видел, своих бывших боевых товарищей, – советовал Федор гостю.

– Я с этим и приехал по поручению обкома – разобраться на местах, что у вас происходит, – сообщил Николай Федору.

Федор ему говорил про начальницу Пудожского исполкома ласковые слова:

– Хорошая женщина, строгая, хозяйственная, и муж у нее – дело-человек. Будешь на собрании, завтра познакомишься. Привет от товарища Гюлленга передашь.

Долго говорили два боевых друга, сидя за чаркой водки, вспоминали отгремевшую шестнадцать лет назад в этих краях гражданскую войну, как громили армию генерала Миллера, тех, кто не вернулся, воюя в рядах Красной армии, погибнув, защищая Советскую власть.

– Хорошо бы сходить на места боев, вспомнить, постоять на месте событий, – выразил желание Николай, лицо его было пропитано грустью.

– Надо, надо, летом приезжай, съездим с тобой на места боев нашей военной молодости, а лет-то сколько прошло, почти семнадцать, как семнадцать мгновений жизни быстро стрелой пролетели, а еще столько пробежит, и не заметишь, как состаримся. Сколько тебе – пятый десяток?

– О-хо-хо-хо, – Сетовал Федор на старость.

– Да нет, лет мне чуточку больше, – поправил Федора Николай, сообщил про взрослых своих сыновей. – Старший начальником большим работает в Заонежском райкоме партии.

– Будет лето, свожу я тебя на места нашей боевой юности. Главное, чтоб живы да здоровы были, – желал другу и боевому товарищу Федор.

Перед тем, как лечь спать, выпили, повторив по сто грамм. На стене у Федора вместо иконы – та самая шашка, которой он головы резал белогвардейцам генерала Миллера, и за стеклом висевший портрет красного маршала Тухачевского, под его командованием он в двадцатом наступал на Польшу.

Проснувшись на утро, отправились в исполком, зайдя в актовый зал, увидев большое скопление на собрание народу. Громкий голос председателя исполкома Пудожского райсовета Романовой обсуждал поведение красного комдива, героя Гражданской войны, директора Пудожского исполкома Соколова:

– Товарищ Сколов, нехорошо использовать государственную лошадь! – публично призвала Романова Соколова, стыдила бывшего красного комдива на весь район.

– А если не нравится вам, вы не смотрите! – заявил в ответ боевой командир.

Романова громко предупредила:

– Будем против вас возбуждать судебное дело, и вам, товарищ извозчик леспромхоза Калинин, придется предстать перед судом в качестве врага народа, за пособничество. Сколько раз вы подвозили директора леспромхоза товарища Соколова до дома? Вам придется ответить.

– Товарищ Романова! Соколов – боевой командир, во время боев Гражданской войны получил ранение в ногу, ходит, прихрамывает.

– А вы, товарищ Калинин, его защищаете, вы лучше о своих подумайте проступках! – заткнула голос водителю лошади Романова.

После присевшие на скамейки в один из людских рядов два бывших красных партизана видели, как заклевывают их боевого товарища, героя Гражданской войны Соколова, смяли его в дорожную пыль, делая из героя врага народа. Сидящий в рядах народ ее поддерживал. Кто-то из бывших партизан вставал с места и начинал сам первый каяться.

– Простите меня, товарищи, больше женщин легкого поведения в дом к себе не приглашать, каюсь, – просил прощения у Советской власти маленького роста неуверенный в себе человек. Он поднялся с места, публично начал перечислять все свои грехи, обещал представителям Советской власти, что такое впредь не повторится…

– Живой ли наш товарищ Попов? – шепотом на ушко нагнулся Николай к Федору.

– Жив, куда он делся, вон он выступает, – сообщил Федор Николаю, показывал поднятием подбородка головы на привставшего среди людей кающегося человека.

Когда он все высказал, на его место поднялся с раскаяньем партизан Бурсинен, следом за Бурсиненом начали говорить другие, начал рассказывать народу о своих грехах сын бывшего лесопромышленника Кораблев. «Сын за отца не в ответе», – заявил он публично на все собрание.

– Скажи нам, товарищ Кораблев, как ты оказался в рядах нашей партии? – обратился к оправдывающемуся коммунисту комсомолец Лещев.

– Вы меня сами, товарищи дорогие, в партию порекомендовали. – ответил комсомольцу коммунист Кораблев.

– Я сейчас поднимусь и скажу! – не выдержал, вставая с места, Колотихин. С кипением и рвением души Федор крикнул:

– Хватит, товарищи! Оставьте красных партизан в покое, предлагаю заняться бывшими белобандитами. Лицами, выпавшими из поля зрения ОГЛУ! – предложил собранию Федор. Он грудью встал за проходящих чистку своих товарищей, бывших партизан, громко говорил, не давал председателю исполкома Романовой кого-либо в обиду.

– Ну и зря, – позже говорил ему Николай. На следующее утро, в час, когда по распоряжению директора исполкома Соколова, извозчик Калинин отвез их троих на местах былых сражений под деревню Римское. Все трое бродили за деревней в сугробе, с горечью вспоминали о прошедших боях. Думали, когда же наступит в их судьбах лучшая жизнь.

– Больше нет с нами товарищей Антерлия, Матвеева, Ермилина, красного командира Попова. Мужественные были люди, еще недавно, они воспламеняли улыбкой своей, ведя в бой людей.

Большевик Соколов спрашивал двух товарищей:

– Помните ли Николая Дорофеева? Стоя в сугробе, смотрел на далекую тайгу, печалясь, говорил: «Не могу я далеко по тайге заходить, больно нога хромает». Тогда, в девятнадцатом году, зима тоже была вьюжная, у меня бойцы в снегах без проблем проходили, в этих краях дивизия летом в 19 от беляков освобождала.

Не щадящие бои были, отец на сына, брат на брата, смотришь сквозь прицел, родство не в счет. Повоевать пришлось в этих лесах, круги кровавые по ночам сняться. А Дорофеев живой, всем вам пламенный большевистский привет поручил передать, – рассказывал Николай Надкин прежде вложившему лапник в сооружаемое им кострище молодому, не воевавшему в Гражданскую кучеру Калинину.

– Зря ты, товарищ Соколов, с председателем исполкома Романовой поругался. Мой тебе совет: пока не поздно наладь с Романовой отношения, ведь на силу против силы не попрешь, и ты, Федя тоже погорячился, лихую дал, вам обоим с ней не только работать, но и жить предстает дальше, времена наступают снова лихие, все может произойти. Могут затаить обиду и все списать, грехи, которые не совершал, – советовал Надкин товарищам.

Калинин зажигал лапник в кострище, выпятив глаза, объявил:

– Правильно вы, Николай Николаевич, думаете, завтра пойду в исполком к Романовой, покаюсь, – сообщил о своем решении молодой кучер.