— Сенечка, я здесь, меня хотят убить, Сеня, ты слышишь меня? Я тебя не слышу.

— Слы… не… Гу… тво… дом. Тол… ту… Я тебя… Поня…? Скажи — по…?

— Домой я не могу, Сеня, они знают мой адрес, они меня там ждут, они убьют меня! Сеня!

— До…, толь… до…, я…бя… жда… Поня..? Ми..! По…?

Мила оглянулась: колонна двигалась очень медленно и конца её видно не было.

Из всего того, что кричал в трубку Сеня, она смогла поняла одно: ей надо ехать к себе домой. Почему? Зачем? Неизвестно. Но больше ни о чём думать не хотелось: домой — значит домой. Сеня лучше знает, куда ехать.

С трудом сдерживая новый приступ слёз, Мила не разбирала дороги — её жёлтая «восьмёрка» на предельной скорости как усталая загнанная лошадь, казалось, сама несла её знакомым маршрутом. Поворот на малую дорожку, ещё поворот… Всё!!! «Жигулёнок», словно уткнувшись в невидимую преграду, подпрыгнул задними колёсами, последний раз измученно вздохнул и заглох.

Спотыкаясь, падая на колени и не чувствуя боли, Мила поковыляла в направлении пятиэтажной блочной коробки.

Из салона чёрной «Волги» было хорошо видно, как она двумя руками тянула на себя дверь, не сразу её открыла, скрылась в подъезде.

Парень в синей японской «аляске» вышел из машины, пересёк улицу и, оглядевшись по сторонам, направился к тому же дому.

В подъезде было темно. Впереди на расстоянии лестничного марша тускло светилась кабина лифта. Мила нажала кнопку вызова… И в этот момент кто-то обхватил её сзади, ладонью зажал рот, резко отбросил к стене. Хотелось закричать, но не было сил, не хватало воздуха. Вырвавшийся из груди хрип был еле слышен. Она потеряла сознание.

Её подняли с пола, впихнули в открывшуюся кабину лифта, со скрипом и скрежетом повезли наверх.

Детина в «аляске» не стал вызывать лифт. Он поднялся на пятый этаж, какое-то время постоял у двери под номером 18, вслушиваясь в ночную тишину лестницы, затем достал из кармана отмычку, без труда с коротким щелчком в замке открыл дверь и шагнул в темноту.

От внезапно вспыхнувшего яркого света он на мгновение зажмурил глаза, метнулся назад на лестничную площадку.

Сергей Бельман невероятной силы ударом сбил его с ног, приплюснул лицом к холодному, грязному кафелю.

* * *

Машина Владиса Рубикса свернула на улицу Дзержинского и остановилась у здания КГБ на Лубянской площади.

Владис Николаевич швырнул подбежавшему милиционеру ключи, буркнул: «На стоянку» и вошёл внутрь.

Дежурный офицер долго водил его длинными коридорами, наконец остановил у широкой двустворчатой двери с приклеенными на ней золотыми цифрами 147.

— Здесь подождите, — офицер скрылся за дверью и тут же вышел. — Пройдите.

В полутёмном, с зашторенными окнами кабинете сидел маленький, моложавый, не по годам располневший человек в строгом костюме. Перед ним стояло блюда, наполненное красными дымящимися раками. Он их расчленял, шейки откладывал в сторонку, остальные части по очереди тщательно обсасывал, облизывал, смачно высасывал и за ненадобностью сплёвывал себе под ноги на расстеленную газетку. Было понятно, что эти безжаберные земноводные твари были его излюбленным лакомством. Рубикс стоял у двери навытяжку, слегка наклонившись вперёд.

Прошло немало времени, моложавый, не по возрасту располневший человек утопил на столе какую-то клавишу, неслышно возникший офицер убрал рачьи отходы, скрылся. Хозяин кабинета зубочисткой убрал лишнее изо рта, носовым платком вытер губы и, не глядя на посетителя, негромко, как бы сам с собой, заговорил.

— Одного я не могу понять: чего вам не хватает, мать твою за ногу? Чего?! Что ещё надо добавить, чтобы доверенные вам несложные поручения выполнялись вовремя и, главное, в полном объёме? Вы просрались с Гривиным, просрались с Чибилиным… И мне важно, чтобы вы реально оценивали положение дел. Другой такой беседы у нас не будет: вы в говне, Рубикс, в полном говне. Мы предложили вам любые условия. Лю-бы-е, мать твою за ногу. Но порученное вам ответственнейшее задание партии находится на грани срыва. По вашей вине. Вы со мной согласны?

Рубикс молчал.

— Не слышу. — Хозяин кабинета поднял на него удивлённые глаза.

— Да, — сглотнув слюну выдавил из себя Владис Николаевич.

— Ну вот и славно. Вы, Рубикс, сделаете всё, что я вам скажу. У вас нет другого выхода. И сделаете так, как завещал нам наш классик. Договорились?

Рубикс до скрежета зубовного сжал челюсти — так не хотелось ему вступать в диалог с этим заносчивым ничтожеством. Молча поклониться и, не проронив ни слова, уйти, унести ноги подобру-поздорову и никогда больше не встречаться. Но ведь неспроста же он, иезуит, заговорил о каком-то «классике». И что он там «завещал» и кому «нам» — кто его знает.

Любитель раков тем временем вновь поднял на посетителя удивлённые глаза.

— Не слышу. Договорились?

— Вы какого классика имеете в виду? — Рубикс не услышал собственного голоса.

— Как «какого»? Николая, разумеется, тёзку моего, Николая Островского. «Делать надо так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Вспомнили? Вот именно так вы всё и сделаете. Повторяю, это наша последняя беседа. Хотя, могло и её не быть. Я прав?

Побелевшие губы Владиса Николаевича слегка шевельнулись, но никакого звука не случилось, и он поспешно в знак согласия мотнул головой.

Маленький человек выдвинул ящик стола, достал конверт, протянул его Рубиксу.

— Это в Нью-Йорке. Устранить немедленно, — он впервые за всё время встречи повысил голос. — И без осечек на этот раз! Повторяю: устранить немедленно вместе с доставившим этот конверт. Свободны.

Рубикс почти выбежал из кабинета. Поджидавший за дверью офицер проводил его до выхода.

Отъехав на почтительное расстояние, Рубикс раскрыл незапечатанный конверт. С большой цветной фотографии на него смотрело улыбающееся лицо Вероники.

Вилор Хропцов и Владис Рубикс сидели друг против друга за покрытым белой крахмальной скатертью столом в просторном кабинете ресторана «Националь».

В дальнем углу, возле заставленной хрустальными бокалами «горки», стоял человек в элегантном светло-бежевом костюме. Время от времени, чутко угадывая желания гостей, он не спеша подходил к столу, уточнял детали, кланялся и также неспешно возвращался в свой угол, давая необходимые распоряжения скучающим за дверью официантам.

Владис Николаевич ел с аппетитом, говорил негромко, не поднимая глаз на собеседника. То и дело возникали продолжительные паузы, в течение которых он с удовольствием пережёвывал и проглатывал закуски.

— …и мне бы хотелось, чтобы вы реально оценили своё положение. Другой такой беседы у нас не будет. Вы в говне, Хропцов. Да, да, не за столом будет сказано, в полном говне. Ваши многочисленные, назовём их так — «записки» в Комитет лежат у меня в сейфе, я их думаю использовать, когда придёт время браться за мемуары. Надеюсь, это произойдёт нескоро. Вы меня понимаете, — Рубикс не спрашивал, не интересовался ответом. Он слегка наклонил голову в сторону метрдотеля, тот поднёс очередное блюдо, убрал несколько грязных тарелок. — Замечательный напиток, никакая «Кока-кола» в подмётки не годится. Рекомендую. — Он наполнил свой бокал искрящимся мелкими пузырьками «Боржоми». — Не находите?