Два узорчатых листка виз лежали между первой и второй страницами черной книжки.

Борис выронил бутылку, и она покатилась по серым плитам пола, расплескивая остатки воды. Одновременно прозвучало его:

– Лева, вы меня спасли и…

– Борис! Убить тебя мало, – в исполнении Джекки, с сопровождением традиционных «fuck you».

В это время появилась зеленопогонная прапорщица с хорошей новостью и улыбкой на розовом лице. Лев протянул ей визы, наблюдая, как улыбку сменило смятение и разочарование. Борис, оценив обстановку, вложил Гигерману в руку тысячу долларов:

– Компромисс, чтобы девушке обидно не было.

Москва произвела на Залесских сильное впечатление. Золотые купола церквей, старые улочки купеческого центра, кипящая жизнь поднимающейся экономики чувствовалась везде: в кричащей рекламе, в ассортименте бутиков, в заполнивших улицы дорогих иномарках. Борис насчитал у загородного пафосного ресторана «Царская охота» шестьдесят дорогих «Мерседесов» и «BMW».

Ему было приятно познакомиться с сотрудниками компании, это было лучшее впечатление от всей поездки. Они сняли теплоход для вечеринки. Белый теплоход шел по Москве-реке под традиционные русские мотивы. Залесские смотрели на веселящуюся публику: красивые молодые девочки, менеджеры постарше, водители, рабочие склада. Борис поймал себя на мысли о том, что все это очень похоже на происходящее с его людьми на сборах в Майами.

Все мы из одного теста сделаны, важно, в какой печке нас испекут.

На обратном пути в самолете он сказал Гигерману:

– Церкви очень красивые, но я, Лева, люблю цивилизацию!

О том, что у Залесского появился серьезный бизнес в России, стало известно в кругу его друзей и знакомых очень быстро. Этот новый рынок интересовал многих, но опасения, связанные с отсутствием достаточной информации, непредсказуемостью и криминальной известностью, отпугивали. Однажды, когда Гигерман находился в Жуан-ле-Пен и они с Борисом играли в теннис, к ним подошел невысокий пожилой господин с аккуратной седой бородкой, в теннисных шортах и майке. Он поздоровался с Борисом, как со старым знакомым, и сходу обратился к Гигерману. Льву этот человек показался забавным, он лихо размахивал руками, на каждой из которых было по паре часов.

– Вы ведь работаете с Залесским в Москве? У меня будет к вам предложение.

Подошел Борис, пожал седобородому руку и представил:

– Господин Николас Хайек, – и с улыбкой: – Главный часовщик мира.

Хайек уже имел в Москве отделение своего холдинга, но по каким-то причинам хотел предложить Гигерману организовать на российском рынке торговлю часами «Longines» и «Swatch». Уже на пересадке в Париже директор «Longines» позвонил Гигерману, и они назначили встречу в Москве. В московский офис «Ривиеры» представители часовой компании прибыли в сопровождении переводчика. По-английски и тем более по-русски они не говорили. Переводчиком был местный парень, и через некоторое время, сделав паузу в переговорах, Лев, отойдя с ним в сторонку, спросил, знает ли он, по какой причине их не устраивает прежний партнер и кто он, что за компания выполняет сегодня эту роль. Тот не сразу решился ответить, но в конце концов уступил настойчивой просьбе, подкрепленной некоторой суммой в валюте:

– Повели себя как у нас принято.

– Ты имеешь в виду, «кинуть» решили?

– Ну что-то вроде этого, не то чтобы «кинуть» – это невозможно – но оказались непорядочны в расчетах, во всяком случае, так решил их большой босс, – и он указал рукой в сторону швейцарцев.

А потом он назвал компанию, о которой шла речь. После этого Лев вернулся к гостям и сообщил им следующее:

– Я, конечно, могу заняться делом, которое вы мне предлагаете, но ненадолго – до завтрашнего вечера, а, может быть, только до утра. Вряд ли мне удастся прожить дольше после того, как те, с кем вы работаете в настоящее время, узнают о нашем решении.

Швейцарцы не сильно удивились, покачали головами, извинились за отнятое время и укатили в свое благополучие.

Борис от души посмеялся, услышав эту историю:

– Правильное решение! И заработать Хайек все равно толком бы не дал. Там какие-то мизерные проценты, условия франшизы не сладкие, неудивительно, что русские с ним в контрах.

Так закончилась эта история в новой России.

Залесский возвращался в Нью-Йорк в каком-то обновленном настроении. Этот рынок в Латвии, в России, по своим объемам был еще очень мал, но его вдохновляло то, что с ноля, в другой части света кто-то начал его дело. Это словно свежий побег из брошенного им зерна. Ему было важно сделать это тут, на родине, куда он уже не надеялся когда-то вернуться. В этом было даже что-то сакральное. И этот парень, Лев Гигерман. С ним Борис проживал, словно в ускоренном режиме, становление бизнеса, по его матрице, но с новыми специфическими местными нюансами. С этим парнем он не чувствовал возраста. Они вместе катались на лыжах, играли в теннис. Меняясь за рулем, путешествовали по Европе, посещая выставки в Милане и Париже, фабрики в Oyonnax и Берне.

Сыновья были заняты собственными делами. Он лишь однажды попробовал приобщить к своему бизнесу Джейсона, но безуспешно. Больше попыток в этом направлении Залесский не предпринимал.

В Нью-Йорке стояла жара. Кондиционеры с трудом справлялись, снижая температуру офиса до приемлемой. Время близилось к обеду, когда в кабинет к Залесскому без стука влетела Йованна:

– Джефф! – она глотала слова, в расширенных глазах пенился ужас.

Джефф лежал на полу. Роланд пытался делать ему искусственное дыхание. Через несколько минут карета скорой помощи увезла его в госпиталь Lenox Hill.

Йованна пила воду, выстукивая зубами по стеклу барабанную дробь.

– С утра, как обычно, он пробежал свои десять километров. Я его отговаривала: в такую жару это, наверное, вредно, и потом, последние несколько недель он постоянно жаловался на головную боль. И вот так неожиданно… Просто встал из-за стола, постоял, словно в замешательстве, и упал. Это выглядело так страшно!

Борис позвонил Мишелю. С первого мгновения, как только Йованна ворвалась в его кабинет, он уже знал – случилось непоправимое. Он проклинал свою способность к провидению. Душил в себе это предчувствие, которое перерастало в безысходную уверенность. Но когда он увидел распластанное тело Джеффа на полу в его кабинете, его безжизненное белое лицо, сомнений не осталось. Джеффа привели в чувство к вечеру этого дня, и утром Борис отправил его джетом к сыну в Сиэтл. Еще через два дня он сидел в гостиной его загородного дома.

Мишель приготовил кофе. Борис поинтересовался успехами внуков. Тамара в Медицинской академии, а Джошуа – спортсмен, и пока только это его и интересует. Залесский с удивлением обнаружил в себе панический страх перед необходимостью задать сыну вопрос, ради которого он сюда приехал. Слов он так и не произнес, просто посмотрел на Мишеля так выразительно, что спрашивать не потребовалось. Мишель только покачал головой, что означало – надежд нет.