Неожиданно Ирен встала, запустив негнущиеся пальцы в густые волосы, словно ее мучила головная боль:

– Нелл, я знаю, твой приезд в Прагу – совершенно бескорыстный поступок. Пожалуйста, верь мне и наберись терпения. Я должна познакомить тебя с действующими лицами маленькой драмы, разворачивающейся прямо сейчас на моих глазах.

– Ты так говоришь, словно речь идет о сюжете одной из великих опер.

Рассмеявшись горько, как никогда прежде, Ирен принялась бесцельно бродить по комнате. Кружевные оборки ее платья напоминали морскую пену.

– Сюжет не отличается особым величием, да и пению там нет места, – печально заметила она. – Я о тебе часто рассказывала, говорила, что ты моя старая подруга и мы свели с тобой знакомство еще в школе… Прошу тебя, не хмурься и не кори меня за эти фантазии. Эти… аристократы… не имеют ни малейшего представления о том, как живется в Лондоне беднякам, поэтому мне было проще соврать. Пойдем, я покажу, где ты поселишься. Устраивайся, располагайся, отдыхай… Потом присоединишься ко мне за ужином.

Взяв за руку, она провела меня через широкую залу, где вдоль стен стояла золоченая мебель. Мы оказались в покоях почти столь же роскошных, как и у Ирен.

– И что? – спросила я, застыв на пороге своего нового жилья. – Что мне делать на ужине?

– Смотреть в оба и молиться, – уклончиво ответила Ирен и ушла, не сказав больше ни слова.

Помимо своего багажа я обнаружила в покоях невысокую дюжую служанку, назвавшуюся Людмилой. После того как она развязала шнуровку на моем платье и помогла переодеться в роскошный халат, вне всякого сомнения принадлежавший Ирен, я уговорила ее удалиться. Затем я села на кровать с балдахином – вернее, попыталась сесть. Перина вспучилась так высоко, что доставала мне почти до пояса.

Задрав уставшие ноги повыше, чтобы кровь прилила от них к голове и лучше думалось, я попыталась разобраться в происходящем. Я не имела ничего против того, чтобы познакомиться с переростком Вилли и его многочисленным семейством. Меня совершенно не пугала перспектива ужина с особами королевской крови. Какая разница, что я ни за что не отличу вилку для рыбы от вилки для мяса? Я крепко сцепила руки, словно пыталась раздавить ими свой страх. Ладони оказались влажными. Тогда я решила спустить ноги обратно на пол и погрузилась в перину еще глубже. От совсем недавно переполнявшей меня уверенности не осталось и следа. Сейчас мне казалось, что я угодила в немыслимо роскошные зыбучие пески.

По всей вероятности, Ирен не разделяла терзавшего меня беспокойства. За ужином она так и сияла. Как оказалось, я зря переживала из-за незнания этикета. За каждым из сидевших за столом стоял слуга, который подавал нужные приборы. Таким образом, я не могла допустить оплошность, даже если сильно этого захотела бы.

Каждый раз, когда мне представляли очередного присутствующего за ужином, я склоняла голову – с достоинством, но при этом подчеркнуто независимо. О кронпринце Ирен писала столько, что мне буквально нечего добавить к ее словам. Его матерью оказалась на изумление миниатюрная женщина с темно-синими глазами и белокурыми, цвета кружевного шелка волосами. Также за столом присутствовала невестка Вилли герцогиня Гортензия – несчастная женщина, будто бы собравшая в своем облике все самые некрасивые черты, которыми природа наделила ее семейство. Пришел на ужин и младший брат кронпринца – лысеющий заика Бертран, уступавший Вилли ростом.

Средний брат отсутствовал, он сейчас находился в одном из родовых поместий на юге Богемии. Одного взгляда на угловатую Гортензию было достаточно, чтобы понять причину его отъезда. Король, то есть отец Вильгельма, хворал и остался у себя в покоях. Именно по причине его болезни все женщины, даже Ирен, оделись в наряды мягких, неброских расцветок. Что касается меня, то я кричащие цвета отродясь не носила, так что мое черное платье с бордовыми оборками смотрелось вполне уместно даже на фоне нарядов королевских особ.

Несмотря на непринужденную болтовню, обстановка за столом была несколько напряженной. Поскольку разговор в основном шел на немецком, я не могла поддерживать беседу и потому молча сидела, смотрела в оба и молилась – в точности так, как мне велела Ирен.

Я чувствовала, как меня охватывает смертельная скука. Помощь пришла неожиданно – в образе маленького ощетинившегося песика, который бросился на мои юбки. Все рассмеялись такой собачьей бесцеремонности, а я была только рада, что теперь могу хотя бы с кем-нибудь пообщаться. Мне даже стало интересно, как там в Лондоне Годфри ладит с Казановой.

– Шпецль нашел себе новую подружку, – объявила Ирен по-английски. – Шнауцер, – пояснила мне она и предложила собравшимся: – Позвольте нам прогуляться с собачкой по картинной галерее, а я заодно расскажу подруге о предках Ормштейнов.

– Это будет очень мило. – Лицо королевы в обрамлении золотистых с проседью волос было бело, как антверпенское льняное полотно.

Принц встал, собираясь сопровождать нас.

– Нет-нет, ваше высочество, – поспешно произнесла Ирен. – Не стоит оставлять своих родных. Это моя подруга, и потому именно моя святая обязанность развлекать ее.

С этими словами она поспешно вывела меня из залы, чтобы за нами никто не смог увязаться. Маленький песик крутился у нас под ногами, то и дело щелкая зубами, – он все пытался ухватить бархатные банты на оборках шлейфа Ирен.

Не обращая ровным счетом никакого внимания на собаку, подруга поспешно потащила меня вверх по мраморной лестнице – широкой, словно одна из пражских улиц (которые, по правде говоря, довольно узкие). Мы оказались в длинной галерее. Свет развесистых, словно деревья, люстр мерцал на золоченых рамах картин.

– Погляди на эту, Нелл. – Ирен притянула меня к темноватой картине маслом.

Передо мной была работа неизвестного художника эпохи Ренессанса. Разинув рот, я уставилась на обнаженную рыхлую девицу, распростершуюся возле ручья. Только художнику-мужчине может взбрести в голову, что такое обилие плоти – красиво.

– Я должна?.. – начала было я.

– Это Рубенс! Нисколько в этом не сомневаюсь. А вот эта картина рядом… Да нет, тот джентльмен с заячьей губой и воротником из горностая – один из предков Вилли, а я говорю про вон ту…

Я взглянула на полотно в багровых тонах и предположила:

– Тициан?

– Именно! – Ирен, прищурившись, посмотрела вдаль, в самый конец галереи. – Только представь! Все эти картины якобы написаны «неизвестными художниками». Если бы я была королевой, я бы первым делом выписала из Лувра эксперта-искусствоведа. Эти картины стоят целое состояние. Они были незаслуженно забыты. Думаю, эта оплошность была вызвана неразберихой в конце семнадцатого века, когда Габсбурги решили перенести столицу из Праги в Вену. Естественно, они собирались забрать с собой все ценное, но в ходе сборов проявили небрежность. Такое часто случается, когда особы королевской крови пакуют вещи в спешке.

Меня охватило жуткое подозрение. Одно дело – поиски Бриллиантового пояса, а другое дело…