Последней сентенцией сэр Джозеф, может быть, впервые на своем долгом пути велеречивого краснобая, приблизился к истине, но тем и ограничился.

«Новая и более славная фаза» выразилась и в том, что из части постигающих азы военной науки новобранцев батальон Аластера на одну ночь стал боевым подразделением.

Прибыло вооружение – громадное количество разнообразных железяк и в числе прочего, к великой гордости Аластера, его миномет. Правда, гордость эта уравновешивалась рядом неудобств. Так, совершая вместе с взводом учебный марш-бросок, Аластер должен был теперь таскать в сумках мины, а спину ему оттягивала немыслимо тяжелая и несуразно длинная стальная труба, что так потешало почему-то пехотинцев с ружьями.

Каждый час местность теперь осматривали на предмет обнаружения парашютного десанта. Вахтенные спали, не снимая ботинок, и заступали на вахту чуть свет и на вторую – когда темнело. Покидая пределы лагеря, солдаты брали с собой заряженное ружье, стальной шлем и противохимическую накидку. Увольнительные на конец недели были внезапно и резко отменены. Капитан Мейфилд придирчиво изучал содержимое мусорных баков. «Если обнаружится нерациональное расходование провизии, – пояснял он, – пайки будут сокращены». А командир, в свою очередь, объявил: «Такого понятия, как “свободное время”, для нас больше не существует» и в доказательство распорядился провести ряд смотров сразу же после чая. Поступила служебная записка, корректировавшая ход и содержание учений и, видимо, сильно впечатлившая мистера Смоллвуда, потому что теперь, когда солдаты, взмыленные и еле державшиеся на ногах после занятий на местности, подходили к своим казармам, он, вместо того чтобы немедленно распустить взвод, заставлял людей еще минут двадцать мучиться, отрабатывая ружейные приемы, что, по его мнению, отвечало поставленной задаче «усилить и расширить подготовку» и характеризовалось солдатами как «затрахали нас совсем».

Затем как гром среди ясного неба батальоном был получен приказ о передислокации неизвестно куда. Все посчитали, что их перебрасывают за границу, и лагерь охватило веселое возбуждение. Аластер встретился с Соней у проходной.

– Вечером выйти не смогу. Нас передислоцируют. Не знаю куда. Наверно, посылают на фронт…

Он распорядился насчет того, куда ей деться и что делать в его отсутствие. К тому времени оба знали, что Соня беременна.

Поступил особый приказ, запрещавший проводы солдат на вокзале, даже сам факт, что батальон перебрасывают, должен был оставаться тайной. Для соблюдения полной секретности в эшелон они грузились ночью, тревожа сон окрестных жителей топотом тяжелых солдатских ботинок и ревом грузовиков, сновавших туда-сюда между лагерем и вокзалом и перевозивших имущество.

В поезде солдаты удивительно быстро достигли предела раскрепощенности. Лагерь они покидали безукоризненно подтянутыми, на платформу вышли церемонно и строго, шагая, как на плацу, но едва разместились по вагонам, как произошла трансформация, и был запущен процесс, приведший к полному хаосу и упадку, – шинели тут же были сброшены, в руках появились чудовищного вида свертки с едой, через считаные минуты вагонные окна затянула плотная пелена папиросного дыма, вниз полетели окурки, хлебные корки, колбасные ошметки, клочки оберточной бумаги, и вскоре пол в вагонах покрылся толстым слоем мусора. Поев, солдаты отдыхали, застывая в позах самых вольных, и вид имели диковатый, одни походя на трупы, долго пролежавшие без погребения, другие – на едва очухавшихся участников пьяного загула. Почти всю ночь Аластер простоял в коридоре, впервые остро ощущая оторванность от всей своей прошлой жизни.

Уже на рассвете странным запутанным путем, каким на войне до рядовых доходят новости, пришло известие, что их отправляют не на фронт, а оборонять «береговую, так ее и растак, линию».

Поезд шел, как идут все военные эшелоны – стремительными рывками, перемежаемыми долгими периодами простоя. Наконец, уже к середине следующего дня, они прибыли к месту назначения и прошли строем через маленький приморский городок, мимо оштукатуренных, с круглыми фронтонами пансионов, выстроенных по канонам ранневикторианской архитектуры, мимо выдержанной в эдвардианском стиле эстрады для оркестра и современного бетонного бассейна три фута глубиной и с синим дном – сооружения, призванного уберечь детвору от романтических и опасных соблазнов пляжа. (Никаких тебе раковин и морских звезд, никаких выловленных и тающих на солнце медуз, никаких обточенных морем стеклышек и поисков бутылки с запиской от терпящих крушение моряков. Не попрыгать тебе на волнах, одна из которых, внезапно разрастаясь, может сбить тебя с ног. Ничто не мешает нянькам восседать по краям бассейна в абсолютном спокойствии за своих питомцев.) Двумя милями дальше, за пригородом с его одноэтажными домиками и превращенными в жилье железнодорожными вагонами их ждал новый лагерь, разбитый в парке при захудалом клубе выходного дня.

Тем же вечером Аластер позвонил по телефону Соне, и на следующий день она приехала и поселилась в здешней гостинице – простенькой, но уютной, куда Аластер стал захаживать вечерами, когда был свободен от службы. Они старались воскресить атмосферу той зимы и той весны в Суррее, когда солдатская жизнь была Аластеру внове и казалась неким эксцентричным развлечением, так забавно разнообразившим рутинное домашнее существование. Но теперь все изменилось. Война вступила в новую и более славную фазу. Ночь, проведенная в поезде, когда Аластер считал, что едет на фронт, навсегда отгородила его стеной от всего, что было в прошлом.

Батальону было поручено охранять семь миль живописного побережья, и солдаты с энтузиазмом принялись за дело разрушения местных красот. Они ограждали дюны рядами колючей проволоки и разбивали ступени спусков с набережной к морю; они рыли окопы и строили блиндажи в муниципальном парке, заслоняли мешками с песком эркеры частных домов и с помощью саперов сооружали надолбы и доты на дорогах; они останавливали и обыскивали проезжавшие по территории машины и донимали жителей требованиями предъявить удостоверение личности.

Целую неделю мистер Смоллвуд с заряженным револьвером просиживал ночи напролет на поле для гольфа, проверяя слух, что там мерцал какой-то огонек. Капитан Мейфилд обнаружил, что телеграфные столбы в городке пронумерованы цифрами, выложенными медными шляпками гвоздей, и посчитал это происками пятой колонны; а когда однажды вечером с моря пришел туман, капрал группы Аластера принял это за устроенную противником дымовую завесу, о чем и доложил начальству, после чего на мили вокруг от патруля к патрулю понеслась весть о вторжении.

– Мне кажется, армейская служба перестала тебя привлекать, – заметила Соня по прошествии трех недель обороны береговой линии.

– Это не так, но я чувствую, что мог бы приносить армии больше пользы.

– Но, дорогой, ты же утверждал, что твой миномет играет одну из ключевых ролей в обороне!

– Так оно и есть, – послушно согласился Аластер.

– Так в чем же дело?

– В чем? – И тут Аластер не выдержал: – Ты не станешь очень меня ругать, Соня, если я запишусь в войска особого назначения?