— Неси уже, — поторопила я. — Никто и не собирается сидеть, если ты не заметил. Я буду лежать. И спать! Достали все, не жизнь, а полный пи… чернух! Еще и ты добавляешь. Казнитель. Убил беременную от тебя же женщину, идиот. Она артефакта ждала.

— Какую беременную? Когда? — Глаза енота стали еще больше, хотя казалось — куда уже. И окантовка эта темная еще их увеличивает. Если б не серьезная тема, меня бы на смех пробило. — Мне еще ни одна из наложниц не принесла артефакта. И не собирались.

— Маску с рожи надо снимать вовремя, а то она тебе на глаза наползает, судя по всему. — Я опять разозлилась. На самом деле эмоции все равно ощущались как-то притупленно, иначе я не смогла бы вообще говорить на такие темы с Гатто. Смерть — не шутки. Даже если ту девушку я на самом деле терпеть не могла за ее подленькие и жестокие наезды на меня и на других несчастных из гарема. — Маришка была беременна артефактом. Куда ты смотрел и почему этого не знал — вопрос к тебе. Кто вообще просил лезть в наши с ней внутренние разборки? Я решаю свои проблемы сама!

‍— Сама?! — озверел в свою очередь енот. — Да! Сама ты нарешала! Самоубилась на хрен! Еще раз так поступишь, я вырежу к пришлым не только весь гарем, но и всех операторов в трущобах. Даю тебе слово. Раз так дорожишь чужими жизнями и равнодушна к своей, оставайся со мной. Навечно!

— Размечтался… — Силы спорить снова резко кончились, накатила всепоглощающая усталость, и сквозь нее уже не могли пробиться даже самые острые и болезненные мысли, чувства, ощущения.

— Несчастье мое, — уже сквозь сон расслышала я. — Лали. Боль моя. Зараза такая! Прибью дуру! Спи… спи. А я пойду разбираться с незапланированными беременностями и прочими загадочными событиями. Мать их!

Мез

— Говорил же, нечего волноваться. — Я поднял животное на руки, и хомячиха тут же схватила в рот мой палец на манер детской соски. Еще и лапками его обхватила так, что фиг отберешь. — Вот, сама вернулась. И похоже, на Лали ей уже плевать, — тут я уже вздохнул тяжелее. — Вот так и покупают зверушку жене, а потом самому приходится с ней возиться.

— А меня кусает, сволочь колючая. — Крыкс баюкал пораненную зубами хомячихи руку. Та была не очень довольна, когда таракан решил отцепить ее от моего пальца и посадить обратно в новую клетку. За которой, кстати, пришлось заезжать в лавку и ради этого сделать крюк, отвлекаясь от цели.

Впрочем, Кобру зверюга тоже цапнула, что несколько примирило с ней брата Лали. А я отчего-то решил, что появление тварьки — хороший знак, раз эта потеря нашлась, значит, отыщется и другая. И Лали обрадуется тому, как мы бережно отнеслись к ее питомцу.

Лали обрадуется… хомяку. А мне?

Я старательно гнал мысли прочь, вместе с тем напряженно прислушиваясь к связи. Что там происходит? Пока на меня не льется то дикое отчаяние, те страх и ярость, с которыми мне уже пришлось познакомиться, все хорошо. Хорошо же?

Но отдельным червяком в мозгу ворочались слова Крыкса о ржавом Гатто и том, как сильно Лали его ненавидит и боится. Слишком яркие эмоции. Слишком. Это может означать совместимость, как я уже упоминал. Ведь эмоции ненависти и любви чрезвычайно похожи. Ты следишь за объектом своих желаний, думаешь о нем постоянно, пытаешься понять его мысли и чувства, предсказать все телодвижения. Отличаются эти два состояния лишь полярностью, которую невероятно легко сменить. И мне не нравится.

Я что, ревную?! Я ревную не только к дружелюбию Лали по отношению к другим существам, но и к ненависти?! Да… это так. Знать, что в мироздании есть существо, которое способно занимать все ее мысли помимо меня, — болезненно.

С другой стороны, я все равно его убью. За свои поступки он заслужил уже тысячу смертей, и никто не сможет мне помешать избавиться от этой мрази. Даже сама Лали.

Маленькая самка местного хомячка слегка сильнее прикусила мой палец, будто читая мои мысли. А потом подумала, многозначительно оглядев всю кисть руки, и деловито засунула себе в рот второй, млея от удвоившегося ручейка скверны.

— Лопнешь, тварюшка, — не особо ласково, но и без неприязни сказал я, отбирая наконец руку и за шиворот приподнимая сыто жмурящуюся хомячиху. — Иди-ка ты в клетку. У меня нет желания воевать с тобой на руках.

— А оставишь тут — опять прутья выломает и сбежит, — тут же влез Крыкс.

— Не сбежит, — пожал плечами я. — Сэвен присмотрит. Вроде бы они нашли общий язык.

— Ага, эта колючая дрянь чуть не откусила твоему куцыру клюв, — фыркнула Кобра и отвернулась, всматриваясь в появившуюся на горизонте зелень.

Основную часть города мы уже оставили позади и какое-то время ехали среди слабо зеленеющих холмов, на которых, впрочем, кроме реденькой и не слишком бодрой травы, ничего не росло. Но моим спутникам и такое проявление жизни явно было в удовольствие: и Крыкс, и Кобра вдыхали полной грудью и довольно оглядывались, этим самым довольством становясь похожими на уснувшего в клетке зверька.

— О-о-о, вон они! Деревья! — Мои спутники смотрели на невысокие и слегка ободранные деревца как на чудо. Крыкс даже протянул руку, чтобы сорвать один лист, когда мы проезжали мимо, но не решился, воровато пряча свои лапы.

— Вот потому кого попало и не пускают. Каждому по листику — и от этих раритетов ничего не останется, — хмыкнула Кобра, которая и сама, кажется, была не против потрогать зелень. Просто лучше держала себя в руках.

— Когда вся эта история закончится, я попрошу Прародителя забрать вас в наш мультиверсум, — в странном порыве сказал я.

— Зачем?! — Оба вдруг напряглись, причем так одинаково, словно близнецами родились.

— Ну… — не сразу нашелся я, — во-первых, посмотрите на нормальные деревья. И прочие растения. Во-вторых, наша с тобой договоренность, Аола. Я не отказываюсь помогать твоему Мастеру, но все же наверняка в хорошей клинике и под присмотром специалистов это будет сделать проще и надежнее. В-третьих… ну, там сами разберетесь, может, вообще захотите у нас остаться.

— Это вряд ли, — снова ненадолго вернулся к непривычно серьезному тону Крыкс и посмотрел мне прямо в глаза. — То есть прогуляюсь-то я с удовольствием, это правда. Может, даже саженцев каких прихвачу или еще чего. Но жить у вас — не.

— Почему? — Я заинтересованно оглядел двух своих пассажиров.

— Потому что это последнее дело — бросать родной дом, когда он рушится, — четко выговаривая каждое слово, пояснил этот непостижимый таракан. — Любоваться на чужую красоту можно, опыт там перенимать. Но только для того, чтобы и у себя порядок навести.

Самое смешное и непостижимое, что после этих его слов Кобра одобрительно хмыкнула и стиснула предплечье таракана в явно поддерживающем жесте. Тот на секунду удивился, а потом воспользовался случаем, чтобы снова сунуть длинный нос в роскошное декольте девушки. За что тут же огреб, но ничуть не огорчился, судя по хитрой ухмылке.