все вместе… — тут он запнулся, видимо, задумавшись как лучше выстроить слова в лозунге, и, после небольшой паузы перешел на другую тему, — Я тоже направлю в Ваш партком письмо уже от себя, поблагодарю за воспитание такого героического бойца.

— Спасибо, товарищ батальонный комиссар, — искренне поблагодарил я.

— Да что там, мы ведь отправили представление на орден, но неизвестно, как там всё будет, а письмо оно в любом случае лишним не будет. Не беспокойся, — он накрыл рукой кипу бумаг, — Отправлю всё ближайшим самолётом, но и ты не подкачай.

— Всё будет сделано, — заверил я комиссара и на этом наш разговор закончился.

На следующее утро в лагере объявился фотограф, который дал мне форму немецкого унтера и сделал пару снимков. Потом Антипов познакомил меня с бойцами, которые были включены в мою группу. Двое из них Андрей Крылов и Василий Иванов были из отделения Хомича, а третий — Владимир Радчук — был местным комсомольским активистом, хорошо знающим местность. Все трое в школе изучали немецкий и вполне могут понять простые фразы, кроме того, Котова находясь в нашем отряде занималась с этими бойцами, добившись того, что теперь они могли произносить десяток простых общеупотребительных фраз почти без акцента.

Весь оставшийся день я занимался с выделенными мне бойцами боевой учебой, а на следующее утро, получив от Антипова немецкие форму и документы, наша группа отправилась на задание. До Березины мы шли в советской форме, так как в этих лесах встретить партизан намного более вероятно чем немцев, и лишь когда переправились на левый берег, переоделись в немецкое обмундирование. Здесь мы переночевали в прибрежном лесу, а утром выступили в направлении жлобинского шоссе. Вокруг нас раскинулись широкие поля, где-то были видны остатки траншей советских оборонительных позиций, от которых доносился трупный запах, где-то, не покладая рук, трудился сельский люд — осенняя страда была в полном разгаре. На обед мы остановились у старосты небольшой деревни, которого нашли по немецкому флагу, укрепленному на крыльце. Когда в дверях появилась испуганная сорокалетняя женщина, я демонстративно достал из кармана разговорник и с немецким акцентом произнес:

— Ты должен хорошо кормить немецких солдат, — и протянул ей две оккупационные марки.

Нас тут же проводили в дом, усадили за стол и вскоре до отвала накормили вареной картошкой с молоком и хлебом. Наевшись, я немного покуражился, показав на работающую во дворе двадцатилетнюю дочку и делая вид, что выбираю слова в разговорнике:

— Как её звать?

— Оксана, это дочка наша.

— Сколько стоит Ак-сана?

— Куда стоит? — опешила хозяйка, — она же человек, она не продаётся!

— Даю пять марка, Ак-сана… — я нахмурившись листаю разговорник, — Шайсе, Ак-сана лежать на кровать, я любить Ак-сана. Пять марка!

— Да что же Вы говорите, господин офицер! — испуганно затараторила женщина.

— Шесть марка! — я грозно насупился, показывая всем своим видом, что отказа не потерплю.

— Нет, она не такая, помилуйте господин офицер! — женщина со слезами на глазах рухнула на колени, — А давайте я! — она одним движением сняла через голову платье, оставшись в трусах и лифчике, — Я все сделаю бесплатно!

— Пошел вон, швайне! — я злобно замахнулся на неё рукой, отчего та испуганно отползла в угол и замерла там, испуганно подвывая.

Удовлетворившись результатом представления, я собрал свои вещи, махнул рукой бойцам, и вышел из дома.

— Зачем Вы так? — спросил Радчук, когда мы отошли от деревни.

— Во-первых, добрый немецкий солдат выглядит подозрительно, Вова, а нам это совсем ни к чему, во-вторых, теперь они будут более настороженно относиться к фашистам, а в-третьих, будут прятать свою Оксану при появлении немцев. Достаточно тебе объяснений?

— Угу, — понуро кивнул боец, а я продолжил наставления:

— И ещё раз повторяю для всех! Пока мы в немецкой форме, смотреть на местных высокомерно и презрительно, они пыль под нашими ногами. Слишком доброе отношение может дорого нам стоить. Все запомнили?

— Да, — в разнобой ответили бойцы и мы двинулись дальше.

За всё время дальнейшего пути нам встретился только один немецкий патруль на двух мотоциклах с колясками. Мои документы полностью удовлетворили патрульных и мы мирно разошлись, при этом получив информацию о том, где удобно встать на ночлег — здесь поблизости, не доходя до шоссе, был хутор, хозяин которого вместе с сыновьями вступил во вспомогательную полицию и содержит что-то вроде небольшой гостиницы для немцев. Туда я и решил направиться. Интересно посмотреть, кто и как там фрицев привечает.

К пяти часам, ещё засветло, мы добрались до этого хутора, который опознали по наличию фашистского флага. Всего в поселении было четыре основательных жилых дома, по всей видимости, построенных уже после революции, и многочисленные хозяйственные постройки.

— У-у, кулачьё недобитое! — злобно процедил Радчук, подойдя к хутору.

— Знаешь их? — спросил я.

— Нет, — мотнул тот головой, — Но по домам же сразу видно, что твари, как только их не раскулачили?

— Так, всё, замолчали! — скомандовал я бойцам, настраивая их на бдительность, — работаем, как я говорил, и не вздумайте хоть слово по-русски ляпнуть, здесь враги опаснее немцев.

Бойцы подтянулись, посерьёзнели и вскоре мы подошли в хутору. Навстречу нам бородатый крепко сложенный мужик лет пятидесяти от роду.

Добрый день, господин офицер! — с поклоном поздоровался он по-немецки.

Я состроил высокомерное выражение лица и произнес:

— Мне известно, что у тебя здесь можно остановиться.

— Да, да, конечно, господин офицер, я могу предоставить в Ваше распоряжение целый дом и ужин всего за восемь с половиной марок, — мужик говорил по-немецки вполне сносно.

— Ты хочешь брать деньги с немецких солдат? — спросил я, играя крайнюю степень ярости.

Мужик побледнел, испуганно хлопнул глазами, но продолжал настаивать на своём:

— Извините, господин офицер, у меня есть разрешение, надо ведь продукты закупать, бесплатно ведь никак не получится.

— Ладно, — сменил я гнев на милость, — Получишь ты марки, показывай дом!

Мужик провел нас к избе, я ему отсчитал деньги и через час вся моя группа сидела за столом и с аппетитом уминала горячий ужин, а мужик сидел рядом и отвечал на мои вопросы об окружающей местности:

— А вот три километра в сторону Жлобина, там деревня Осиповка, там все коммунисты!

— Почему же их ещё не повесили? — как о само собой разумеющемся спросил я его, обгладывая куриную ножку.

— Так они по документам беспартийные, но в душе все коммунисты, это я точно говорю, не будет от них Германии добра! Расстрелять их надо! — убежденно произнес мужик.

— А может ты сам коммунист? — задал я вопрос, не меняя скучающе-отстраненного выражения лица.

От такого поворота мужик подскочил, перекрестился и с придыханием сказал:

— Вот Вам крест, ненавижу я