— Этих троих тоже в расход, — я показал на полицаев, — А Василия с собой возьмем, к нему ещё будет много вопросов.

Боец кивнул, а я отправился в дом к немцам и вместе с Ивановым по одному перетаскали фрицев в кузов грузовика. Затем я отправился к сараю, где были заперты женщины и дети полицаев и, не открывая двери, громко произнес:

— Бандиты казнены за измену Родине, немцев я всех забрал. Если про этих немцев расскажете фашистам, то они вас расстреляют за соучастие.

Из-за двери раздались плачь и проклятья, но я не стал слушать, а взяв двух бойцов занялся опустошением тайников, после чего сложил находки в мешок, забросил его в кабину грузовика, сел за руль, немного подождал, пока рядом усядется Радчук, и выехал с хутора. Сзади на мотоцикле ехали Крылов и Иванов. Двигаясь по полям и объезжая населенные пункты, за два часа мы достигли прибрежного леса, а вскоре и выехали к Березине. Здесь я встал на стоянку и отправил Радчука через реку, чтобы он передал сообщение в отряд.

Утром я ещё раз хорошо проверил, хорошо ли замаскированы следы машины на въезде в лес и занялся пленными. Начал я с того, что вместе с Ивановым вытащил из кузова одного из обозников, отвел отвел трясущегося фрица в сторону, немного поговорил с ним, успокаивая, полностью согласился с тем, что он является военнопленным, пообещал, что все будет хорошо и попросил раздеться, тот с надеждой в глазах выполнил мои требования, после чего я его тут же и зарезал. Так форма сохраннее — ни дырок, ни крови, ни дерьма. Ту же самую операцию проделал и с оставшимися двумя обозниками. Натерпевшись страха, пока лежали связанными в кузове кабины, те были готовы выполнить любое моё требование за маленький лучик надежды, который я им дарил перед смертью.

Разобравшись с рядовыми, я взял для разговора интендантуррата. Ни о каких секретах вермахта я его не спрашивал — этим займутся другие люди. Меня заинтересовало, как чиновник оказался на том хуторе.

— С моим начальником, господином Зиверсом связался генерал Ребер, который был крайне возмущен тем, что в его обозе, который комплектовался под моим контролем, не оказалось достаточно вина и шоколада. Зиверс обвинил меня в халатности и приказал срочно доставить эти продукты нашим доблестным воинам, а заодно и проверить документы их тыловой службы, — понурым голосом сообщил мне пленный чиновник.

Да, как я уже успел убедиться, кузов машины на две трети был заполнен ящиками с вином и шоколадом — весьма неплохое подспорье для партизанского рациона. А сам интендантуррат, несомненно, обладал весьма интересными для нашей разведки знаниями.

— А Вы меня тоже убьёте? — дрожащим голосом поинтересовался пленный.

— Это зависит от Вас, господин Хаас, — ответил я ему, даря надежду, — Если сведения которыми Вы обладаете, заинтересуют наше командование, то мы можем переправить Вас через линию фронта.

— Да, да, я много чего знаю, я всё-всё расскажу, только не убивайте, у меня трое детей, им будет очень плохо без меня!

— Вот как, у Вас есть семейное фото?

— Да в портфеле у меня есть фотоальбом.

Я сходил в машину за портфелем, нашел альбом и продолжил светскую беседу с интендантурратом о семье и о его мирной довоенной жизни в Ганновере.

Днем подошли разведчики из отряда во главе с Павловым, который, злобно зыркнув на меня, приказал:

— Идите в отряд, дальше мы сами.

Далее мы с парнями сели в лодку, переправились через Березину и к вечеру были уже на базе. Там мы сразу по прибытии поужинали, после чего бойцы из моей группы отправились отдыхать, а я уселся за написание рапорта, который закончил часам к десяти вечера и улегся спать в своей землянке. Утром после завтрака я с рапортом отправился в штабную землянку, где меня дожидались Кузнецов, прибывший в отряд этой ночью, и Антипов. Оба они имели очень усталый вид, но встретили меня с большой радостью, особенно командир, который сразу бросился обниматься:

— Ну здравствуй, герой! Живой чертяка! Молодец! — радостно повторял он, тиская меня в объятиях и похлопывая по спине. Даже легче на душе становится, когда есть люди, которые так искренне мне радуются.

— Ну давай садись, — указал мне на кресло Кузнецов, закончив обниматься, после чего он выставил на стол бутылку вина, очевидно, из захваченного мной грузовика. Открыв бутылку штопором, он разлил напиток по стаканам и провозгласил тост, — За Победу!

Чокнувшись, выпив и закусив шоколадом, мы перешли к разговору о моей вылазке.

— Удачно у тебя получилось, — похвалил командир, — В центре, как узнали, кого вы взяли в плен, сразу самолет отправили, сегодня ночью его уже вывезли. Вот так, очень осведомленный офицерик попался. Чую, что в скором времени нам передадут множество информации по тыловым коммуникациям немцев в нашем районе для активной работы. Да и этот Корпань — очень занятный тип, его товарищ Сергей себе забрал, сначала выпотрошат дочиста, а уж потом повесят гада. И как только местные чекисты его прошляпили? Ну да ладно, это уже не наше дело, а вот у нас есть ещё повод, — Кузнецов снова плеснул вина в стаканы, — Много пить не будем, работы много… хотя нет, ты-то можешь отдыхать, — и он долил мне до самого верха, потом выпрямился и официальным тоном произнес — Младший лейтенант Ковалёв, Вам присвоено звание Героя Советского Союза!

— Служу Советскому Союзу! — выпалил я, вытянувшись по стойке смирно.

— И внеочередное звание старшего лейтенанта, — продолжил радовать меня командир, протягивая стакан, который я тут же осушил одним махом.

— Награды пока будут находиться в Москве, в штабе партизанского движения. Там считают, что в немецком тылу нельзя разгуливать с орденами. Кстати, — командир снова разлил вино, окончательно опустошив бутылку, — Нам с комиссаром, — он кивнул на Антипова, — Дали по Красному Знамени, а мне ещё и звание до майора повысили.

— Поздравляю! — произнес я и, чокнувшись с командирами стаканом, снова выпил.

Глава 25

Посидев ещё немного с начальством, я вернулся в землянку и весь оставшийся день валялся на своем ложе, ничего не делая. На следующее утро меня вызвал командир и приказал заниматься боевой подготовкой с отделением Хомича и теми бойцами, которые ходили со мной на последний выход. Следующие десять дней я гонял вверенных мне партизан по осеннему лесу, отрабатывая тактику и взаимодействие, молча удивляясь и тихонько радуясь тому, что обо мне больше не вспоминают.

Но, как оказалось, у моего длительного отдыха были свои причины. Тридцатого сентября меня к себе вызвал