…Они шли по лесу, по мокрым веткам, по тонкому насту, по хлюпающим ямам и прошлогодней смятой траве, спотыкаясь о корни деревьев, проваливаясь в рыхлую землю. Шли, потеряв чувство времени, с той скоростью, на которую была способна Юлия. Если бы не она, Белояр мог бы бежать, а так… Ботинки быстро промокли насквозь, сделавшись неподъемными. Горло саднило, и, сглатывая слюну, приходилось каждый раз вытирать слезы, выступающие на глазах.

Белояр двигался уверенно, словно собака по следу. А когда терял ориентир или сомневался — обращался волком.

Когда это случилось первый раз, Юлия впала в состояние шока и с тех пор из него не выходила. Однажды он остановился, медленно поводя головой по сторонам и принюхиваясь. А потом начал быстро раздеваться. Замерев от неожиданности, Юлия молча наблюдала за тем, как его одежда летит в сторону, повисая на ветках молодого дуба.

— Отвернись! — потребовал он вдруг, будучи уже абсолютно голым и даже не думая как-то прикрыть наготу. Естественно, что Юлия удивилась:

— Зачем?

— Уйди! — приказал он. — Отойди в сторону!

Она повиновалась, как уже привыкла делать, находясь рядом с этим новым Иваном. Скрылась за мокрыми деревьями, так, что ее не стало видно оттуда, где остался Белояр. Но это совершенно не означало, что она не постаралась сделать так, чтобы ей самой он был виден.

Порывшись в сумке, Иван достал со дна ее нож с изогнутым лезвием и небрежным движением вонзил его в почву. И снова, подобно цирковому акробату, перевернувшись в воздухе над ножом, встал на лапы большим белым зверем. Через минуту он уже знал, куда идти дальше. Пока он одевался, Юлия медленно приблизилась, выйдя из своего укрытия.

— Ты смотрела? — спросил он, сдвинув брови, когда был уже полностью одет и готов идти дальше.

Она не ответила, во-первых, потому что не могла говорить, потрясенная и обессиленная. А во-вторых, потому, что ответ был слишком очевиден. Потом так было еще несколько раз. И Иван уже не просил ее уйти, она сама удалялась на расстояние, достаточное, чтобы не смущать его, но оставаться немым свидетелем каждый раз по-новому завораживающего действа. Юлия видела, насколько неприятно Белояру ее присутствие в такие моменты, но не могла отказаться от мучительного и сладкого чувства, вызываемого этим зрелищем. Пугаясь зверя, она в то же время умирала от желания к человеку.

Весь день они не ели, не отдыхали, почти не останавливались. И это было к лучшему — физические страдания позволяли забыть на время о духовных. К тому же постепенно Юлия впала в то состояние усталости, когда, если остановишься — просто упадешь. И она шла вслед за Иваном, сцепив зубы, заглушая стоны и периодически смахивая с глаз едкие слезы. Лишь когда стало темнеть, а ледяные мокрые ноги перестали слушаться воли, Иван бросил сумку на более-менее сухой мох под деревом.

— Давай костер разведем, — сказал он, внимательно глядя на спутницу. — А то, боюсь, не дойдешь…

— Давай, — как всегда согласилась она, не испытывая по поводу этого предложения особенных эмоций.

Потом, когда небо стало черным, лес пугающим, а холод невыносимым, они сидели на поваленном бревне, неотрывно глядя в кроваво-алую глубину пламени. Подогретый на огне хлеб — все, чем они могли поужинать. Руки Белояра крепко сжимали ее плечи, чтобы хоть как-то согреть. Юлия поморщилась от боли, сглатывая слюну. Ее всю трясло от озноба, только щеки пылали не хуже, чем пламя костра, что отражалось в глазах-хамелеонах.

— Почему мне нельзя смотреть на то, как ты… обращаешься?

Белояр ответил не сразу. Ей даже стало казаться — он не услышал вопроса потому, что она просто-напросто его не произнесла, сформулировав лишь у себя в голове.

— Это слишком интимный процесс, — заговорил он, когда Юлия уже не ждала. — Стыднее, чем помочиться или сексом заниматься при другом человеке…

— Почему? — прошептала она, не слишком надеясь на ответ.

— Потому что это высвобождение своего другого «Я», существующего всегда глубоко внутри. «Я», которое человек прячет от других гораздо тщательнее, чем наготу или преступление. Он прячет это от самого себя… до поры до времени.

— Значит, белый волк — твое второе «Я»? Твоя истинная су…

— А вот мы это и проверим, — резко перебил Иван. — Если, конечно, найдем идола.

Костер быстро догорел и теперь тлел в темноте красно-черными угольными пятнами. Тепла от него почти не ощущалось, и ледяная беспросветная муть завладевала телом, уверенно подбираясь к самому сердцу. Обессиленные, они легли прямо на снег. Единственное, что мог сделать Белояр, — это предложить Юлии в качестве постели собственное тело. Ей становилось хуже с каждой минутой. Слушая мерное дыхание человека, на груди которого она лежала, любуясь сквозь мокрые ресницы мерцанием потухающих дров, Юлия все ближе подходила к зыбкой грани, отделяющей явь от нави. И там, вдали, уже видны стали извилистые очертания огненной реки, где ее ждал желанный покой в объятиях красивой черноволосой девушки на раскаленном мосту. В какой-то миг Юлия так явно увидела бледное лицо, улыбающееся ей с безжалостной нежностью, а мертвенный холод так сильно обжег щеки, что Юлии стало страшно умирать. Чувствуя смерть, она из последних сил приподняла голову, потянувшись, как к жизни, к родному лицу совсем рядом. Один поцелуй — и тепло его губ могло бы ее спасти, но Белояр упрямо отвернулся, закрыв глаза. И Юлия перестала бороться. Она умирала от холода, желания, чувства вины и отвергнутости. Умирала, понимая, что любила в этой жизни только Ивана и что теперь потеряла его навсегда.

Утром, на рассвете, когда продрогший до костей Белояр усилием воли вскочил, собираясь сразу же пуститься в дорогу, Юлии уже не было холодно. Она горела в лихорадке, как в огне, а легкость восприятия действительности удивляла и радовала. Девушка была словно пьяная, а потому тревога в сосредоточенном взгляде Белояра показалась ей очень забавной. Юлия даже захихикала, как расшалившийся ребенок от веселой шутки, когда он, положив ей руку на лоб, неожиданно побледнел.

Потом, всю дорогу, пока он тащил ее на себе, то держа за талию, то беря на руки, она периодически впадала в бред — потому что видела и воспринимала навь уже как что-то само собой разумеющееся и привычное. Только однажды, когда сознание не надолго мучительной вспышкой озарило помутненный рассудок, Юлия смогла пролепетать, с трудом ворочая пересохший языком:

— Вань… я скоро отключусь, мне… мне кажется… я не смогу… дальше идти…

Белояр остановился. Прислонив падающую девушку к старому кедру, взял в ладони горящее лицо, попытался заглянуть в ярко-зеленые сейчас глаза-хамелеоны.

— Держись. Я спасу тебя. Обещаю.

Он сказал это громко, четко и проникновенно — так, что не поверить ему было невозможно. Только вот Юлия, к сожалению, опять не слышала ничего, кроме гула горящей реки.

Потом она еще один, последний раз пришла в себя.

В мглистых сумерках, опустившихся на кедровый лес, перед глазами вдруг возникла картинка, перекликающаяся с ее видениями из нави. Посреди голых деревьев, за ветхим, покосившимся забором черная избушка на курьих ножках казалась ожившей иллюстрацией из потрепанной детской книжки. Однако — это была реальность. Потому что Белояр, отчаянно тряся Юлию за плечи, дрожащим от радости голосом кричал ей в лицо: