Не так долго, чтобы остаться там навсегда. Точнее, оставить там разум.

Одна неудачная попытка согнуть палец, другая. Стоит ли продолжать? С таким же успехом живые могут попробовать сдвинуть предмет, не прикасаясь к нему.

Он без одежды. Нет, в брюках. Только сейчас он осознал это. Он почувствовал ткань своим безжизненным телом. Но такого не может быть.

Не может.

Скорее!

Он подстегнул себя: скорее! – иначе уйдет, пропадет навсегда это жизнетворное соприкосновение кожи с одеждой.

Ну, какая она, мокрая или сухая? Нет, это лишнее, ты слишком многого хочешь.

Он не заметил, как один за другим согнул пальцы и почувствовал их, сжатыми в кулак.

Нервы. Нервные окончания. Они живы.

Ему вдруг почудилось, что он дышит, но просто замерло время, и все то, что пронеслось в голове, что протянулось, – все это уместилось между вдохом и выдохом. И он побоялся, во второй раз уже, что воздух обожжет его изнутри.

Он сжимал и разжимал пальцы, чувствуя их, слыша легкий хруст суставов. Согнул руки, поднес их к лицу, осталось открыть глаза и рассмотреть их. А вдруг в склепе темнота?

В склепе царил полумрак. Узкая полоска света, проникающая между двумя камнями, резала глаза. Живнову пришлось закрыть глаза, но, как показалось ему, свет проникал сквозь веки.

Он попробовал сесть. Получилось с первого раза. Правда, ему пришлось опереться рукой о шершавый камень. Он смог рассмотреть свои ноги со сбитыми в кровь ногтями. Скорее всего разбиты голени, но этого не заметно под штанинами.

Он начал привыкать к состоянию, которое так напугало его. Он не чувствовал своего дыхания, но разве сейчас это важно?.. Он был жив, и этому не требовалось никаких доказательств.

Разглядел и свои руки: грязные и также со сбитыми ногтями, будто рыл яму. Но боли не чувствовал. Но хватит о чувствах. Нужно выбираться отсюда.

Он не без труда спустился с высокого ложа. И если бы не наступил на бутылку, одна-единственная мысль о противоядии не пронзила бы его голову. Он опустился на корточки и, не сгибая спину, поднял с пола шкалик. Открутил крышку, которая удерживала плотную резиновую пробку, и медленно выпил все. Без остатка. Словно повиновался приказу своего хозяина, которого ему нужно найти: «Пей все, так, как будто похмеляешься».

Живнов не мог понять, каким образом он попал на базу Вергельда. Он будто засыпал по дороге, но шел. С закрытыми ли глазами? Скорее нет, чем да. Его пугали прорехи, невосполнимые потери памяти. Он не мог вспомнить, что делал пять, десять минуту назад. А что делал в десяти километрах от этого поселка. И эта странность исказила его губы. С такой улыбкой даже в гроб не кладут.

Но упадка сил он не ощущал. Как не ощущал подъема. Состояние примерно – конец рабочего дня, есть силы сделать что-то по дому. И еще одна усмешка исказила его лицо. Изуродовала. Поесть. Ему необходимо поесть. Он не чувствовал голода, но – потребность в еде. Его накормить – все равно что заправить машину бензином. А потом ему будет необходим отдых. Значит, он устал? Смертельно.

Он зашел на кухню, взял пустую чашку и грохнул ею по столу. Вот уже сейчас он ощутил на своих плечах весь груз усталости. Он еле доплелся до камбуза, нашел там черствый кусок черного хлеба и откусил. Прожевал, запивая холодной водой. И тут же получил облегчение, как диабетик снимает приступ едой или сахаром.

Он не видел вокруг никого. Но за ним следили десятки глаз. Десятки людей перешептывались:

– Зомби…

Еда. Питье. Сон.

Еда. Питье. Сон.

Он ест и пьет. Но спит ли он?

Голова все еще тяжелая, но в ней уже начинают пробуждаться знакомые мысли.

Тело отдыхает. Тяжелеет? Наливается. Вот точное определение. Наливается. Вызревает. Пробуждаются другие чувства. Он потянул носом раз, другой, третий. И пришел к выводу, что так должен пахнуть человек, который пролежал в гробу три недели.

Приехав в Нджамену, Николаев первым делом позвонил в российское посольство, находящееся в полутора километрах от президентской резиденции, и через полчаса его встречали в холле особняка Румянцев, невысокий, склонный к полноте, лет тридцати, военный атташе, и Николай Зотов. Никто даже не предложил Николаеву не то что присесть, но даже облокотиться о стену. Зотов слушал, изредка перебивая его, холодея за себя и свое интерначальство: «Он что сделал?.. А ты?.. А потом куда вы поехали?.. Вот с этого места поподробнее»…

Зотов пару раз приезжал в Чад, этот визит стал третьим по счету. Эта африканская страна на протяжении своего существования являлась участницей многих международных организаций, в том числе ООН, Организации Африканского Союза, Интерпола.

Он долго молчал. Затем вдруг потянул за собой атташе, оставив адвоката одного на сорок минут. Где он был – оставался в одиночестве, анализируя ситуацию, определения которой не находилось, или держал через секретную связь совет у начальства, – Николаева нимало не трогало. Скажут ему: «Убирайся отсюда к чертовой матери!» – он последует совету.

Нико еще раз огляделся в приемной посольства, которое видело всякие времена. В апреле 1980 года оно было эвакуировано из Нджамены в связи с гражданской войной в Чаде. И только спустя девять лет возобновилась его деятельность. Ну а самым заметным событием этого года стал захват самолета суданской авиакомпании, который приземлился в Нджамене. На борту находились больше ста пассажиров и восемь членов экипажа.

– Что скажешь? – этим вопросом Нико встретил Зотова. Тот еле протолкался через толпу чадцев, стоящих в очереди к консулам. По дороге нахватался запахов. От кого-то разило потом, кто-то источал тонкий аромат духов или одеколона, но не было никого, от кого бы не пахло ничем. С этой глубокой мыслью он ответил на вопрос Нико:

– Даже не знаю, что тебе сказать. Хочется послать тебя поглубже.

– Это вариант, – улыбнулся адвокат. Он был одет в просторные темные брюки и рубашку навыпуск. Через плечо перекинут ремешок сумки в стиле «унисекс», одинаково подходящей и мужчинам, и женщинам. Во время разговора он не переставал теребить бородку; и это новая привычка, не мог не отметить Зотов. Сам он был облачен в светлую рубашку в еле заметную полоску, костюмные брюки; узел галстука сильно ослаблен.

– Кстати, – возобновил он разговор, – тебе просили передать: девочка находится в Центральной больнице Таллина. У Вергельда там действительно все схвачено. И он держит слово.

– Я бы сказал по-другому, – возразил адвокат, – он держит обязательства, предусмотренные джентльменским договором. Он снова будет в Таллине ровно через месяц. Там у нас встреча и полный расчет.

– Это еще одна головная боль: девочку придется нелегально вывозить из Эстонии.

– Я знаю одного человека, который сумел вывезти ее из Африки.