Нико пересел на заднее сиденье. Он вслушивался в беспокойную ночь, отфильтровывая шуршание тысяч крыльев. В руках он держал готовый к работе пулемет. И мог установить своеобразный рекорд, выпустив все двести патронов наугад, не целясь, и каждая пуля нашла бы свою цель: такова была плотность облака саранчи. Но оно оказалось не столь большим: в двух или трех километрах от перекрестка шум внезапно стих. Как будто заглох мотор, подумал Каталин. Но мотор работал исправно.

Катала не прозевал поворот, который и обозначал перекресток, и проехал прямо. Он отчетливо представлял себе эту местность. Если поехать налево, можно натолкнуться на сгоревший остов универсала. Прямо – упрешься в каменный скит. А направо пойдешь – живым не вернешься. Как в сказке.

У Вергельда не было желания «вдоволь насмотреться» на новоявленного зомби. Хотя белых зомби он видел всего дважды. Собственно, те же яйца, только разного цвета, а содержание, как ни крути, одно. «Белого мертвеца» приютили в отсутствие Вергельда, зная его пристрастия в этом вопросе. А точнее, не могли предсказать его реакцию. Что будет, если они прогонят зомби, а что будет, если оставят. Самое разумное – оставить все, как есть.

Лагерь от поселка отделяли десятки метров, и все равно каждый говорил: надо сходить в поселок или съездить. Вот и Вергельд, прилетевший на своем самолете только вчера, не поехал бы в поселок, если бы не приглашение вождя. Ему был к лицу полувоенный костюм, «адаптированный» к местным условиям: легкие брюки и что-то наподобие френча из тонкой ткани и с короткими рукавами. Одежда вождя разнилась низом; он отдавал предпочтение просторным шортам.

Вождь и Вергельд заняли лучшие места – за столиком на небольшом возвышении из досок, похожем на сцену, тогда как театрализованное действо происходило в партере. И там было людно. Под громкую музыку, в которой солировал барабан, перед гостями демонстрировали свое умение и свои прелести чернокожие красотки. Их тела блестели от масла, источали благовоние. Кто-то из девушек был облачен в невесомые, яркие сарафаны с откровенным вырезом, другие ограничились лишь юбкой; одинаково красиво смотрелись и короткие, и длинные.

Девушки из прислуги разносили вино, шампанское, фрукты и тоже не упускали случая показать себя во всей красе. Привыкший к подобного рода праздникам, которые он называл вечеринками, Вергельд с головой окунулся в праздничную атмосферу. Его вниманием завладела соблазнительная девушка лет пятнадцати, прислуживающая за столом вождя и его гостя.

Тут не было места изыскам. Люди собрались отдохнуть. Вино местное, дичь, фрукты, все просто. Изыски – это всегда работа, от которой скоро устаешь. А что это за праздник, по окончании которого требуется отпуск?

Девушка сделала попытку сесть на колени Вергельду, неверно истолковав его жест, и тут же напоролась на жесткий взгляд вождя. Она с полупоклоном ретировалась. И словно открыла то, что скрывал ее изящный силуэт: тонкую фигурку человека, оказавшегося на задворках этого пышного праздника.

Одетый в белое, бледный, как смерть, он четко выделялся на фоне стены кустарника с бордовыми листьями. Его широко распахнутые глаза казались сквозными дырами, через которые можно было рассмотреть даже красные цветы – как прожилки в глазах.

Он стоял неподвижно. И именно эта окаменелость возбуждала воображение. Он мог рассыпаться в прах, не выдержав напряжения, и то же напряжение могло толкнуть его вперед.

Прошла минута, другая. Зомби не двигался. Он раз или два повел головой, будто сопровождал взглядом лениво порхающую бабочку.

Так могло продолжаться сколько угодно времени, и Вергельд, невольно пройдя от живого созерцания к абстрактному мышление и наоборот, уже мог поддерживать невидимую связь между живым и, по сути, своей мертвым человеком.

Снова женская фигура заслонила привидение и двинулась ему навстречу. Девушка протянула ему бокал с вином:

– Пей.

И только потом поинтересовалась:

– Будешь?

Он послушно взял у нее из рук бокал, больше походивший на пиалу, и неторопливо, не опуская глаз и не моргая, выпил. Девушке пришлось забирать у него из рук бокал, а он смотрел, как она ставит его на плетеный поднос в ряд с другими.

Эти мелочи Вергельд подмечал машинально. Он слишком хорошо изучил поведение зомби и мог походя выявить признаки зомбирования. Покинув свое место, он, принеся извинения вождю, приблизился к зомби. И словно смотрел на него со стороны, со своего места…

Их взгляды встретились. Последний раз он видел в глазах этого полутрупа боль, душевные страдания, мольбу. Сейчас он, уподобляясь жрецу вуду, заглянул в его прошлую жизнь. И ему пришлось прорваться сквозь огненную стену страха.

Когда-то этот человек тонул в этой лаве, не имея шансов вырваться из огненного ада. Он корчился в муках, не в силах противостоять духу, который властвовал над ним.

Когда это было? Не так давно. Начало проклятья и нескончаемых мук прошло на глазах у Вергельда. Однако тень промелькнула на его лице. Ему на миг показалось, что по-настоящему страдал этот человек давно. Но, еще раз вглядевшись в его бескровное лицо, в глаза, которые по-прежнему казались дырами и через них просматривались красные цветы, он покачал головой. Нет. Страдания иссушили его бездушное тело, потому, наверное, они показались такими далекими…

Вергельд давно перестал удивляться тому, что скептики называли мошенничеством, а невежды – шарлатанством. Он много раз видел зомби. Один из них работал в соседней деревне. Неважно, что именно воздействовало на человека – заклятья или зелья жрецов вуду. Придумали это не ученые. Мало того, они не могли толком объяснить: яд жабы, к примеру, это открытие современной науки или достояние шарлатанства? А если верно первое, то что делать со вторым? Не легче спор о том, что появилось на свет первым – курица или яйцо.

Спору нет в другом: зомби получаются только из живых людей. От мертвых проку никакого. Он многого не понимал, но всегда верил своим глазам. Зомби существуют. И они никогда не возвращаются к прежней жизни. Для них ее не существует. В чем-то они счастливчики. В чем? В том, что начали вторую жизнь.

Жизнь после смерти. Макет бессмертия; жаль, нельзя сотворить его в натуральную величину. Зомби несчастны и счастливы одновременно, потому что ничего не помнят о прошлой жизни. И это им не мешает. Они бы умерли по-настоящему, знай точно о прошлой жизни. Нет у них этого груза.

Вот и Живнов перешел из одного состояния в другое, оставляя в своем прошлом боль, обиды, радости, огорчения, оставляя родных, близких, завистников, врагов…

Он безопасен. Не как младенец. Он безопасен – как мертвец.

Пожалуй, это самый гуманный способ избавиться от врага – лишить его памяти. И это не кара господня. Не убивать насильника, а лишать прежней жизни, в которой его тяга к насилию была безграничной. И – на галеры его.

Тишина долго не могла опуститься на беспокойный поселок. В палатке Гвидона, как обычно, собрались человек семь-восемь. Компания походила на дикарей, отмечающих первый день на курорте, и такое состояние они поддерживали изо дня в день в течение последних двух-трех лет.