День клонился к вечеру. Удлинялись тени, повеяло холодком. Через квакающий микрофон Ванесса произнесла проникновенную речь, пересыпанную благодарностями жертвователям и пожеланиями им здоровья и благополучия. Закончив, она подошла к Оуэну. На ней был темно-зеленый брючный костюм.

— Оуэн, дорогой, ты, кажется, не знаком с преподобным мистером Артуром Ларсоном. — Она обернулась к стоящему рядом благообразному мужчине в наглухо застегнутой тужурке со стоячим воротником. — Его совсем недавно назначили настоятелем Епископальной церкви, но он уже успел помочь нам со сбором средств, побеседовал с прихожанами.

Священник пожал Оуэну руку. Рукопожатие в точности соответствовало полу и возрасту нового знакомого или знакомой, его или ее общественному положению, степени близости к влиятельной Ванессе.

Преподобный Ларсон был благообразен и симпатичен от головы с обветренным лицом человека, много бывающего на свежем воздухе, до ног, обутых в иссиня-черные остроносые ботинки. Его густые волнистые волосы на затылке были собраны в пучок.

Чувствовалось, что этот крепкий, под сорок мужчина вполне приспособился к праведным путям Господним.

— Приветствую вас, Оуэн, — произнес он, повторяя названное Ванессой имя, словно для того, чтобы оно запечатлелось на свитке памяти. Его глаза в сеточке наметившихся морщин добродушно поблескивали.

Преподобный Ларсон понравился Оуэну. Он вообще любил священнослужителей, отвлекающих нас от мыслей о неминуемом конце всякой житейской суеты.

Ларсон повернулся к плотной ухоженной женщине с чуть наметившимся вторым подбородком, — та стояла рядом с Ванессой с другой стороны. Оуэн почувствовал исходящую от нее жизненную энергию Джинджер Биттинг. Глаза у нее были синевато-зеленые, как морская волна, и цветом напоминали винные бокалы, какими он любовался у тетки в Уиллоу.

— Познакомьтесь, — хорошо поставленным баритоном, не без нотки гордости произнес Ларсон. Тонкие женские пальцы легко и доверчиво скользнули в ладонь Оуэна. — Это верная спутница моей жизни. Джулия.

Люди умирают и в Хаскеллз-Кроссинг. Умирают по-разному. Чаще всего они уходят в мир иной незаметно, в окружении медиков и безутешных родственников, хотя в других случаях прощаются с жизнью ни с того ни с сего — во время игры в гольф, добежав до тринадцатой лунки, или во сне, после воскресного обеда с неумеренным возлиянием. Умирают в результате косметического сеанса и в результате сложнейшей хирургической операции. Умирают, занимаясь капитальным ремонтом дома в надежде прожить в нем долго и счастливо.

Так или иначе смерть всегда неожиданна. Жизнь не принимает смерти, человеческий разум не может ее постичь.

В церкви, где Оуэн и Джулия появляются регулярно — правда, в бытность женой священника Джулия появлялась там чаще, — процесс можно видеть в развитии. Умирающему с каждым разом все труднее приходить в церковь для причащения и с каждым разом труднее опускаться на колени из-за болей в бедренном или коленном суставе. Он кладет просвиру в рот стоя, как это делают католики и лютеране. Потом настает день, когда обессилевший прихожанин уже не может подойти к престолу. Тогда порядок обряда нарушается: прислужник с просвирой и потиром идет к нему, сидящему почти у самого выхода. В глубокой тишине слышится лишь голос священника, скороговоркой бормочущего молитву. Приняв хлеб и вино, причащающийся, если он приверженец высокой церкви, дрожащей рукой творит крестное знамение.

У мужчин в последние годы жизни — лица обычно землистые, взор погасший. У женщин, напротив, над дряблыми напомаженными щеками глаза еще поблескивают. Некоторым женщинам умирание даже идет, подчеркивая свойственную им строгость поведения и жизненную выдержку. Другие, как, например, самая богатая в поселке женщина Флоренс Спренг, выглядят разряженными, накрашенными куклами и ковыляют к алтарю, поддерживаемые прислугой и опираясь на палку, дабы получить свою долю тела и крови Христовой.

Наконец даже те, кто мужественно и стойко переносит болезни и старость, не могут прийти в церковь, и тогда после произнесения традиционной формулы «Спаси Господи, и помилуй старцы и юныя, нищия и сироты, и вдовицы и сущия в болезни и в печалях, бедах и скорбях» священник бесстрастным голосом назовет их в бесконечном ряду имен, где «Флоренс» демократически соседствует с именами бедствующих и страждущих — Шондой и Ларой, Долорес и Джейдом, Брюсом, Хамадом и Тоддом — тех, кто уже попал в казенный приют или еще ютится в плохоньких муниципальных квартирах, пожиная плоды неумеренного потребления алкоголя и наркотиков, беспорядочных половых связей и, опосредованно, глобальных потрясений вследствие непримиримого противостояния двух мировых сверхдержав.

Затем имя и фамилия Флоренс некоторое время фигурируют в списке рабов Божиих, по ком молятся об упокоении души. Им, усопшим в надежде на будущее воскресение, «Пусть на веки веков воссияет свет Господень».

Как будет сиять этот свет во Вселенной, которая, согласно последним научным данным расширяется, причем расширяется с невероятной скоростью? Наступит момент, когда небесные тела разбегутся на такое расстояние, что их сияние перестанет доходить друг до друга. Согласно другим научным данным, небесные тела в конце концов вообще сгорят и будут плавать в пустоте гигантскими сгустками мертвого вещества.

Никто не следит за переменами в эмпирической космологии внимательнее, чем сельский священник, надеющийся хотя бы постичь тайну благодати Божией. Среди тягот, что несет человечество, нестерпимым бременем легло беспредельно расширенное понятие времени. Апостол Павел говорил: «…не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе», и средневековые люди могли представить себе, как возрадуются в могиле их останки, услышав милосердное слово святого. Мир иной тогда был совсем близко, как говорится, за углом, что те усыпальницы в храме. Современное мышление перенесло его в другое измерение, в область микрочастиц и подошло к разгадке бытия, позволило приблизительно понять, почему пустота, первоначальное состояние космоса, породила все сущее. Церковь была вынуждена совершить стратегическое отступление. Она оставила космос физикам и закрепилась в сфере личного, в космосе хрупкого, недолговечного человеческого сознания, в тайниках человеческой души. В том, что все люди — братья, и на Флоренс, Шонду и Лару, Долорес и Джейда, Брюса, Хамада и Тодда равно изливается любовь Всевышнего. Они живут по-разному, но умирают одинаково. «По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Эфесе, какая мне польза, если мертвые не воскреснут? Станем есть и пить, ибо завтра умрем». В следующем стихе апостол Павел добавляет: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы».

Поселившись в Хаскеллз-Кроссинг, Оуэн и Джулия стали заводить знакомства преимущественно с пожилыми замужними парами. Пары одних с ними лет, увидев, что эти двое совсем еще не старых новеньких не проявляют интереса ни к выпивке, ни к местным сплетням, переставали приглашать их впредь после первого же коктейля. Представители старшего поколения, напротив, сочли «молодую чету» образованной, хорошо воспитанной и стали звать их к себе, ибо выходили из дому сами редко — из-за простуды или хронического артрита. Если не считать хозяйских внуков, Маккензи на таких вечерах были самыми молодыми гостями. Старики в поселке были люди жизнерадостные, сыпали полузабытыми шутками и поговорками, хотя смерть с косой уже поджидала их у порога.