Премьера фильма состоялась в Белом доме. Перед просмотром Джорис Ивенс вместе с Эрнестом приехали из Нью-Йорка. Их пригласили на обед с президентом. Все прошло замечательно, и гостям предложили провести ночь в Белом доме.

– У них настоящие фрукты в комнатах для гостей, Барон, – рассказывал мне Эрнест, – не восковые муляжи, как на магазинных витринах, а сочные груши, яблоки и персики в больших чашах. Я утащил пару яблок, когда уходил. У них был восхитительный вкус.

Кое-что еще произошло тем летом. Это оказало сильное воздействие на карьеру Эрнеста и его личную жизнь. Когда он находился в Ки-Уэст, Марта Геллхорн, молодая писательница, опубликовавшая одну книгу и преуспевающая в работе с журнальными изданиями, пришла, чтобы взять интервью у Эрнеста для какой-то статьи. Марта была высокой блондинкой из Сент-Луиса с очаровательными ножками, отменным чувством юмора и способностью к писательскому творчеству. Она зашла в бар «Слоппи Джо» и, увидев имя Эрнеста на одном из стульев, спросила, действительно ли он приходит сюда.

– Когда он в городе, то приходит всегда, – ответил Скиннер, крупный и проницательный негр, управлявший баром, когда его владелец Джо Рассел был в отъезде. – Сейчас около трех часов. Если он здесь, то сейчас должен прийти.

Эрнест вошел спустя несколько минут, огляделся и остался доволен увиденным. Их познакомили друг с другом, и они разговорились как старые друзья еще до того, как опрокинули первый стаканчик. Эрнесту понравилась идея написать статью. Он вел себя открыто, деликатно и по-детски непосредственно.

Марта, в свою очередь, была мгновенно очарована Эрнестом. Он говорил так же хорошо, как и писал, и мог выглядеть забавным, если хотел того. В то же время он был твердо убежден в том, что одного таланта в искусстве недостаточно. Его нужно использовать для того, чтобы изменить мир к лучшему, а это включает в себя борьбу за свободу человека, где бы она ни была ущемлена. У него были великие планы относительно его второй поездки в Испанию, и он убеждал Марту присоединиться к нему и все увидеть своими глазами, если для нее это действительно будет возможно. Марта в своей первой книге наглядно показала некоторые моменты человеческой жестокости и уже согласилась с мнением Эрнеста в том, что писатель должен делать все возможное со своей стороны для отстаивания человеческих прав и достоинства.

В середине августа в Нью-Йорке, готовясь к поездке в Испанию, Эрнест зашел в кабинет Макса Перкинса в издательстве «Скрибнерс» и случайно встретил Макса Истмена. Макс был критически настроен по отношению к писательской позиции Эрнеста, утверждая, что в его произведениях есть душок нереальности. Его критику считали обычным комментарием, который всегда проскакивает в письмах читателей к редактору издания. На этот раз они впервые встретились в одной комнате. Дружелюбность скоро уступила место непристойной брани и, пока Макс Перкинс оставил их наедине на некоторое время, произошел непродолжительный обмен физическими энергиями, после чего каждый отправился делать свое заявление для прессы. Истмен заявил, что он боролся, в то время как Эрнест боксировал, но, тем не менее, одержал победу. Эрнест утверждал, что он поставил Истмена на место, и у него есть книга с кровавым пятном, как доказательство его меткого удара. В офисе Перкинса после этого царил полный беспорядок, что дало литературному миру повод для острых шуток и повторялось в газетных колонках и на вечеринках еще несколько месяцев.

За лето, проведенное на Бимини, Эрнест сделал окончательную правку книги «Иметь и не иметь», запланировав ее публикацию на осень. В качестве прототипов героев он использовал образы своих друзей, которые, по его мнению, представляли ценность для общества, несмотря на всю свою эксцентричность. Если Эрнесту кто-то не нравился, он расправлялся с этой персоной, как медсестра с мухой, случайно влетевшей в больничную палату.

Его новая книга, где он впервые показал переход от наслаждения жизненным опытом к оправданию собственной жизни, по его словам, была самым важным произведением, которое он когда-либо написал. До этого его не волновало, как проходит жизнь, поскольку он был плодотворен в своем творчестве, и ему было наплевать на жизни других людей.

В то лето он обратился к Лиге американских писателей при Карнеги-Холл. По его словам, он сделал «единственное политическое заявление» и рассказал о том, что он видел в Испании, как это повлияло на него и что он намерен предпринять по отношению к фашизму.

Его выступление было серьезным и произвело впечатление. Когда Эрнест принимал ответственное решение, он всегда был на высоте. С того момента он активно стремился претворить свои убеждения в жизнь. В конце лета, когда он снова вернулся в Нью-Йорк, готовый к более продолжительной поездке в Испанию, ему удалось собрать около сорока тысяч долларов с помощью своего издательства и других источников. Эти деньги он намеревался передать правительству Испании на медицинские нужды.

До своего отъезда Эрнест устроил несколько вечеринок с друзьями. Разговаривая с Джоном Уилером, он сказал, что сделает одну статью для синдиката бесплатно и что ему очень приятно вновь быть полезным многим крупным ежедневным газетам страны, включая «Нью-Йорк таймс». Его сообщения вновь появятся в колонках его альма-матер – «Канзас-Сити стар». И поскольку война продолжается, у него будет возможность узнать больше о ее воздействии на судьбы всех его друзей и знакомых в Испании.

Первое сообщение Эрнеста во время его второго визита было с арагонского фронта. Там ему предоставилась возможность побеседовать с опытными, подготовленными американцами, выжившими в первый год конфликта. Он отметил, что на смену раненым солдатам, трусам и романтикам пришли настоящие, преданные воины. За то время, пока Эрнест находился в Штатах, эти люди захватили Куэнцу и Бельчите, используя индийскую военную тактику, которая вновь доказала свою ценность для пехоты во время сражения. В Бельчите он встретился с Робертом Мерриманом, бывшим профессором Калифорнийского университета, а тогда штабным офицером пятнадцатой бригады, возглавлявшим атаку на старую фортификацию. Запах разлагающихся трупов был настолько сильным, что солдаты похоронных отрядов работали в противогазах.

Затем Эрнест сосредоточился на анализе арагонского фронта, где возникло безвыходное положение. Он настолько доступно описал цели обеих сторон в этой войне, что даже читатели, совершенно незнакомые с военным искусством, могли понять все тонкости событий.

Неделю спустя его сообщение прошло испытание на укрепленном районе мятежников Мансуэто, который возвышался над равниной, как большой корабль на морской глади. Это была настоящая крепость, выдержавшая многие атаки за прошедшие века. Сейчас ее занимала противоборствующая сторона. Эрнест полагал, что это укрепление сыграет историческую роль еще до конца войны.

Военный опыт Эрнеста и те знания, которые он в себе накопил, по его мнению, можно было отлично изложить в драматическом произведении. То, что он никогда не писал в таком стиле, нисколько не тревожило его. Он был мастером диалога. Всю свою жизнь он был драматургом, находясь в вечном поиске переломных моментов и кризисов, в противоположность другим людям, стремящимся к безопасности и сохранению прежнего положения в обществе. Он сделал несколько черновых набросков, продолжая советовать и помогать в съемке дополнительных сюжетов к фильму в деревне около Мадрида.