Димка вдруг остановился как вкопанный и резко дернул за руку увлеченную разговором Дашку.

Она удивленно посмотрела на приятеля. Глаза у него горели неподдельным азартом.

– Дашка! – зашептал он возбужденно. – Я понял, что это! Ну, что там на плане нарисовано. Помнишь, линия такая волнистая, а рядом три кружка, как треугольник. Это же Город духов! Там, на плане. И крестик возле одного столба. Значит, клад, который лодочник искал, в Городе духов спрятан!

Денис объявил привал и теперь с грустью смотрел на подтягивающихся «гавриков». Зрелище было то еще. Если поначалу они, худо-бедно, походили на туристов, пусть кое-как экипированных и неподходяще одетых, то сейчас группа выглядела, как остатки разбитой армии. Отступление Наполеона по Смоленской дороге. Хорошо, что не зима. Одежда, три дня назад различавшаяся цветом, фасоном, да и стоимостью, выглядела сейчас одинаково убого на всех. Исключением был пижонистый Артем, да и то с большой натяжкой. Исцарапанные руки с обломанными грязными ногтями, лица, словно припорошенные дорожной пылью, потухшие взгляды, шаркающая походка – вид измученных «гавриков» щемил Денису сердце. Никто почти не разговаривал, только если по делу. Никто не шутил и не обижался друг на друга по пустякам. Даже Ирина устала раздражаться на все подряд. После утренней истерики она сникла, шла как механическая кукла, с выражением тупой покорности на лице.

Шла она, кстати, все так же рядом с Серегой. Вернее, это он никак не оставлял чужую жену без внимания. Теперь-то зачем, когда Глушенкова нет? Или прав как раз Артем, и Ирина – просто развлечение на отдыхе? Если так, то Сереге можно только позавидовать. В такой ситуации он еще о бабах думает. И не только думает, а предпринимает активные действия изо всех сил.

Ирина с Серегой шли предпоследними. Денис дождался их и начал заниматься костром. Группа осталась безучастной к его телодвижениям, добровольных помощников, как раньше, не нашлось. Все сидели на траве, угрюмые и сосредоточенные. Даже умываться к журчащему неподалеку ручью никто не пошел. Один только Колян двинул куда-то в сторону от поляны. С собой никого не позвал и, кажется, был рад, что никто сам ему в попутчики не навязался.

Денис быстро набрал вокруг стоянки сухих веток, благо место это было нехоженым и дров вокруг было в избытке. Развел маленький костерок, по ходу решая мучительную для себя проблему – настала пора для заначенной банки с фасолью или можно еще потянуть время? Люди были вымотаны до предела. Последние суповые пакеты они сварили вчера на ужин, утром попили чая из опостылевшего всем смородинового листа и одного пакетика на десять человек. Для того чтобы вести группу дальше, нужно было накормить ее хоть чем-нибудь. Банка фасоли на десять человек – это, конечно, капля в море. Но все же не пустой чай, какая-никакая, а еда. С другой стороны, Денис понимал отчетливо, что до моста сегодня они никак не дойдут. Хоть и отмахали за полдня порядочное расстояние, а все же ждать подвигов от голодных, измученных людей не стоит. А значит, что? Значит, предстоит им еще одна ночевка. И, значит, вечером кормить тоже чем-то надо. Вот и решай теперь, когда доставать эту несчастную фасоль?

Хмурясь от раздумий, Денис набрал в ручье воды, пристроил котелок над костром.

Артем завозился вдруг, полез в рюкзак. Молча протянул на раскрытой ладони два бульонных кубика.

– Эти последние, – сказал в ответ на вопросительный инструкторский взгляд.

Потом отвернулся и лег на спину, глядя неподвижно в белесое, как застиранный пододеяльник, августовское небо.

Подошли отставшие от всех студенты. Уселись кучкой чуть в стороне. Димка с Дашкой тесно, почти прижавшись друг к другу. Иван пристроился за спинами парочки, поглядывая через Димкино плечо на мятую бумажку, которую студент достал сразу же, как коснулся задницей травы. Что уж такого интересного было в той бумажке?

Денис отвел глаза, и тут же начал тереть их кулаком, спасаясь от дыма. Когда проморгался, обнаружил рядом вернувшегося Коляна. Тот молча положил на траву четыре белых гриба – три поменьше, а один просто гигантский. Проблема перекуса была решена. Хорошо, что не успел достать многострадальную фасоль, будет теперь, что предложить на ужин.

Обрадованный Денис еще раз глянул мельком на увлеченных непонятно чем студентов и пошел мыть грибы.

* * *

Юрий сидел, прислонившись спиной и затылком к липкому сосновому стволу. Волосы, и без того невыносимо грязные, приклеились к потекам смолы. Он попытался несколько раз оторвать их, но потом бросил это безуспешное занятие. Решил, что, раз боли не избежать, рванет потом разом. Перетерпит лучше один раз, чем тянуть и терпеть постоянно.

Он прикрыл глаза и втянул носом живительный сосновый запах. Солнце уже не нагревало воздух так, как летом, когда разогретый запах смолы, казалось, можно было черпать руками. Сейчас было прохладно, хоть и прорывались сквозь кроны довольно яркие полосы света. Но даже в прозрачном осеннем воздухе запах смолы чувствовался хорошо. Примирял и успокаивал.

Его вообще с самого детства успокаивали почему-то древесные ароматы. Запах свежей стружки, вившейся золотистым серпантином вслед за рубанком, тонких полосок ивовой коры, которые тянулись за отломанной веткой, будто не отпуская. И вот этот сосновый запах тоже. Сосновый запах был «праздничным», светлым. Он долго думал, что это потому, что сосна похожа на елку, а елка – это Новый год, конечно же праздник, а как иначе? Но елка пахла Новым годом, а разогретая на солнце смолистая сосновая кора – совсем по-другому. Это был особенный «праздничный» запах, его личный, только для него одного что-то значащий. И он долго убеждал себя, что это просто у него в голове все перепуталось, какие-то рецепторы слегка засбоили, а на самом деле ничего особенного, обычные новогодние ассоциации. Как у всех нормальных людей. В глубине души Юрию Лебедеву очень хотелось чувствовать себя нормальным. Как все.

Потом мама Галя, ударившись в воспоминания, рассказала, что любила гулять с ним, маленьким, в сосновом лесу. Был у них раньше такой островок нетронутый, сразу за конечной сорок девятого автобуса. Это позже его застроили домами, сосны извели, засадили улицы тополями, чтобы каждую весну страдать от лезущего везде пуха. А когда Игорек был совсем крошечным (тут мама Галя обязательно разводила перед собой ладони, показывая примерный размер), они уезжали на сорок девятом до конечной и бродили там между сосен подолгу. Иногда целый день, если брали с собой коляску. Игорек засыпал к обеду в коляске, а Галя катала его по тропинкам как одержимая, пока ноги не начинали наливаться горячей тяжестью.

Прогулок этих он совсем не помнил, а вот запах разогретой на солнце смолы радостно узнавал всю жизнь, выделяя среди каких угодно запахов.

Вспомнив маму Галю, он начал думать о том, что батареи в ее квартире совсем старые и надо успеть поменять, пока не начался отопительный сезон. В прошлый свой приезд он не успел, был-то всего два дня. Решил, что вырвется до конца лета, тогда и сделает. Вырваться не получилось, и теперь он прикидывал, как бы сбежать от семьи на денек-другой по возвращении в пансионат. Да, это будет правильно – просто поехать к матери, когда все закончится. Где-то внутри дернуло вдруг: «Если все закончится», но Юрий отогнал от себя эту шальную мысль. Конечно, все закончится благополучно. И на этот раз тоже, как было неоднократно. Это просто мямля Юрик задвинул на второй план Игоря Зиновьева. Надо вспомнить, что он не Юрий, мама Галя назвала его когда-то давно другим именем. И о совсем другом сыне она мечтала, когда катала его в коляске по тропинкам, старательно объезжая выползающие под ноги сосновые корни. У Игоря все обязательно получится, все закончится очень хорошо. Так, как должно быть.