Он был в ярости, а ведь мы ему даже не все рассказали. Мы даже не заикнулись о Рейберне, и о том, как Аластор управляет по ночам моим телом. И о хобе ничего не сказали.

– И что нам теперь делать? – попытался я сменить тему.

– Если бы вы снизошли до того, чтобы вернуться домой, не рискуя жизнью, вы бы уже знали это.

Дядя Барнабас подошел к столу, на котором снова был беспорядок, несмотря на то, что несколько дней назад здесь все было тщательно убрано. Он отыскал небольшую коробку из-под сигар и открыл ее. В коробочке лежали три сморщенные сливы.

А, нет, не сливы.

Пальцы ног.

– Пальцы мертвеца? – подскочил я, хватая коробку. – Их все-таки прислали?

Я уже привык, что со мной вечно все наперекосяк, поэтому и не ожидал, что посылку доставят хотя бы в течение месяца, не говоря уже о том, чтобы увидеть ее к своему тринадцатому дню рождения.

Нелл так и сидела на диване, уставившись в потолок.

– Да, похоже, что судьба на твоей стороне. – Дядя Барнабас выхватил коробочку у меня из рук и положил обратно на стол. – В ближайшие дни мы приступим к последним приготовлениями.

«К последним приготовлениям?»

Мне тоже не понравилось, как это звучит.

– Завтра вечером у меня репетиция, а в среду спектакль. Я не могу пропустить его, все ужасно расстроятся, – сказала Нелл.

– Не хочу слышать ни слова о твоем дурацком спектакле, Корнелия, – набросился на нее дядя Барнабас, тыча пальцем ей чуть ли не в лицо. – И дом пока будет закрыт для туристов. С этого момента, вы оба, ни шагу за порог!

Через несколько часов я понял, что чего-то, точнее, кого-то не хватает.

– А где Жаба? – спросил я. – Его не видно с… С появления прошлого адского пса!

Нелл села. Все это время она лежала на кровати, зарывшись лицом в подушку. Ее темные кудри торчали вокруг лица. Она поискала Жабу, но не нашла.

– Хм, – сказала она. – Иногда он уходит проведать Мисси или поохотиться. Не думаю, что стоит волноваться.

«Разве и другой оборотень не пропал?»

Я собирался сказать об этом Нелл, но ее лицо было серым от усталости, и я промолчал.

К вечеру снег растаял, и пошел дождь, который не прекращался до утра вторника. Как будто весь мир пыталась выплакать глаза от горя. Такое можно нарисовать только акварелью. Очертания улиц, и вообще все вокруг состояло из мокрых темных разводов.

Было слышно, как за дверью в ванную хлещет вода. Из дверных щелей вырывался теплый влажный воздух.

– Проспер, – прошептала Нелл, – думаю, тебе нужно уйти.

– Уйти? – я приподнялся, чтобы лучше видеть ее через спинку дивана. – В смысле?

– Сбежать, – сказала она, не отрывая взгляда от голых деревьев за окном. – Вернуться к своей семье.

– К тем, кто меня чуть не убил? – спросил я. – Не забывай, ты ведь тоже моя семья.

Воду в душе внезапно выключили. Мы с Нелл замолчали, наступила тишина, я даже слышал, как дядя Барнабас одевается и бреется. Он вышел на чердак в запотевших очках. Под мышкой у него была большая и очень знакомая книга в кожаном переплете.

Гримуар мамы Нелл.

Он забрал его тогда у Мисси, и с тех пор ни на секунду не расставался с ним. Он постоянно смотрел на него, держал в руках, читал то, что мог – некоторые страницы исчезали, они были заколдованы, чтобы сохранить личную информацию. Несколько раз мне казалось, что Нелл вот-вот решится и выкрадет книгу. Но она всегда останавливалась и оставляла все, как есть.

– Корнелия, – сказал дядя Барнабас, – мне нужно поговорить с тобой. Наедине.

Они вышли в коридор. Я вскочил, понимая, что это мой шанс подышать свежим воздухом, насладиться глотком свободы.

– Пойду поищу Жабу. Может, он… М-м… прячется во дворе.

– Не думаю, что это хорошая идея… – начал дядя Барнабас.

– Не дальше двора, – заверил я. – Вы будете видеть меня из окна.

– Тогда, прежде чем выходить, надень железные браслеты.

Я едва не отпрянул в ужасе, хотя не мог бы точно сказать, мое это чувство или Аластора. Мисси дала дяде Барнабасу четыре старых ржавых браслета. Она уверяла, что эффект от них будет таким же, как и от зачарованного клинка. Они были достаточно тонкими и потому легкими и сравнительно незаметными. Но когда я защелкивал их на щиколотках и запястьях, я чувствовал себя настоящим арестантом.

Я оставил Нелл и дядю Барнабаса на чердаке с этим их важным разговором и серьезными лицами. Я волновался и чувствовал себя слегка виноватым, что оставил Нелл одну. Я не думал, что дядя Барнабас поднимет на нее руку, но мне казалось, что прошлым вечером он не высказал и половины того, что хотел. Ведь одно дело читать нотации племяннику, и совсем другое – наказывать собственную дочь.

Едва я шагнул с крыльца, как ноги увязли в грязи. Взглянув на чердачное окно, я увидел лишь занавески.

«Зря ты согласился оставить их наедине. Возможно, прямо сейчас они замышляют что-то ужасное».

– Это называется «доверие». Попробуй как-нибудь, тебе понравится, – пробормотал я, сложил рупором руки и закричал: – Жаба! Жа-аба! Ты где?

Снег с дождем превратили и без того ужасный двор в болото, которое явно нацелилось засосать меня в трясину. Я бродил по камням, по подсохшим островкам травы, вглядывался в ветви клена. Но Жабы нигде не было, и мне казалось, что, будто ключ, поворачивающийся в замке, тоска все сильнее скручивает мне душу.

Оставалось надеяться, что Жаба там, где тепло и безопасно – например, спит на коленях Мисси у камина, в котором потрескивают дрова.

Я услышал шорох и обернулся к мусорным бакам, которые дядя Барнабас забыл подвинуть к обочине.

– Жаба? – И тут мне в голову пришла другая мысль. – Или это ты, Найтлок?

Прошлым вечером мы покормили хоба и снова заперли его в подвале. Интересно, что Нелл будет с ним делать, когда я вернусь в Редхуд, а Аластор уйдет.

«Думаешь, все так просто?»

Не обращая на него внимания, я пошел к бакам и стал поднимать черные пакеты с мусором, чтобы посмотреть, не застрял ли там Жаба. Ну и, конечно, это же я! Один из пакетов порвался, и мусор рассыпался.

Я подставил лицо холодному дождю и попытался не зарычать от бессилия. Все, что мне оставалось – распихать обрывки бумаги и пустые упаковки по другим пакетам, не таким полным, как этот. Я уже почти закончил, но тут наткнулся на какой-то мятый конверт.

Письмо было адресовано дяде Барнабасу. Отправителем был некий Джон Смит из Сиднея, Австралия.

Наверное, это письмо пришло вместе с пальцами, которые приехали… Нет, бессмыслица какая-то! Если верить почтовому штампу, посылка пришла первого сентября, а не вчера. Может, она затерялась где-то по дороге в Массачусетс? Или это вообще была другая посылка?