Шериф-паша дамасский выслал сперва два пехотных полка для усмирения бунта. Войско, не встречая нигде неприятеля, проникло в ущелье. Здесь не было никакой возможности соблюдать предостерегательные меры в движении колонн. Неприятель мог следовать параллельно с ними в тридцати саженях расстояния на протяжении многих верст, и ни по каким признакам нельзя было о том подозревать. Порой одинокий друз показывался на краю отвесной скалы или на вершине башни, озирая глубину ущелья, и вскоре исчезал. Когда же таким образом египтяне были вовлечены далеко вовнутрь извилистых ущелий, друзы невидимками с окрестных высот стали побивать каменьями неосторожных гостей и открыли убийственный огонь из-за шанцев.

Человек сорок спаслись из 4 тыс. египтян и дали весть в Дамаск о совершенной погибели отряда. Ибрахим выступил сам в поход с 20-тысячным корпусом. Война эта была самая упорная и самая кровопролитная, какую только видел этот край. Число друзов, засевших в Ледже из Хаурана, Антиливана и Ливана, едва ли простиралось до 2500 человек, но все окрестные племена встрепенулись, и только присутствие армии, постепенно усиленной до 35 тыс., удерживало их в сомнительном повиновении. Ибрахим дважды проникал сам в ущелья по разным направлениям вдруг с сильными колоннами. Одна из его колонн была совершенно истреблена. Несколько солдат, оглушенных от ран, были оставлены замертво на скалах. От них узнал Ибрахим, каким образом друзы терзали пленных и рвали в куски одного из египетских генералов, Исмаил-пашу, захваченного живьем среди побиения отряда.

Война длилась. По повелению Мухаммеда Али Мустафа-паша, губернатор Кандии, поспел в Сирию в подмогу Ибрахиму с двумя пехотными полками и 3 тыс. албанцев. Одни албанцы, воспитанные в партизанской войне в Румелии, были способны бороться с друзами, но одолеть их внутри Леджи не могли. Ибрахим решился обложить этот округ со всех сторон и выморить бунтовщиков голодом. И это не удавалось. Легкие отряды друзов, одетых в мундиры побитых ими египтян, ходили строем, обманывали всю бдительность армии и захватывали ее провиант. Ибрахим прибегнул тогда к другому средству: в одной из своих экспедиций внутри опасного округа он каменьями и пороховыми взрывами затоптал единственный источник живой воды во всем округе, а затем, подвинувшись под прикрытием сильной артиллерии к берегу водоемов, завалил их трупами людей и лошадей. Это было в жаркую летнюю пору (1838 г.). Вода, которой были наполнены водоемы еще от зимы, пришла в гниение, но друзы, отстреливаясь с другого берега, продолжали утолять свою жажду и не заботились о вкусе. Ибрахим нашел средство отравить воду, бросивши несколько кувшинов самого сильного меркуриального яду (sublimé corrosif).

Друзы были объяты ужасом, когда увидели внезапную смерть тех, которые еще продолжали пить из прудов. Жажда заставила друзов выступить из Леджи. Храбрый Шибли Ариан с тысячью друзов бросился в свой родной Антиливан и продолжал партизанскую войну у подошв горы Джебель Шейх. Он был разбит и принужден укрыться опять в Леджу. Рыцарские подвиги этого шейха во все продолжение войны, смелость и быстрота его движений делали его страшилищем египтян, которые приписывали ему сверхъестественные средства. Сам Ибрахим был проникнут удивлением. Чтобы рассеять суеверные слухи, которые носились о нем в оробевшем войске, и в то же время чтобы внушить шейху доверенность к Ибрахиму, приказом по армии было запрещено всякое покушение на жизнь храброго врага, а обещалась великая награда тому, кто представит его живым.

Этим Ибрахим достиг своей цели. Друзы изнемогали. Приласканный шейх явился однажды в египетский лагерь сам, неузнанный, никем не примеченный, без всяких условий и представился Ибрахиму, требуя награды, обещанной тому, кто его представит. Ибрахим щедро одарил его и принял в свою службу, не в строевую, которой ужасались друзы, но начальником партии нерегулярных всадников.

Этим кончились кровопролития. Друзы покорились; но Ибрахим, наученный опытом, как опасны жестокие меры противу горцев, довольствовался небольшим числом рекрутов, будто в залог повиновения этого племени. Хауранская война продолжалась восемь месяцев, в ней погибли 15 тыс. регулярного войска, один паша, четыре бригадных генерала[205], шестнадцать полковых и батальонных командиров. Такими-то жертвованиями искупались нововведения египетского правления в Сирии.

Городское народонаселение не могло ни защититься, ни укрыться от насильственных рекрутских наборов. Правда, религиозные понятия мусульман о неприкосновенности гаремов обеспечивали верное убежище среди жен всем тем, кому угрожала опасность быть захваченным в рекруты. Ибрахим уважил гаремы, но не уважил мечетей. По временам он позволял богатым родителям вместо детей представить других, которые за значительную сумму отдавали себя в рекруты. Порой он возвращал осиротелым семьям одного из братьев, если два или три брата бывали вместе захвачены, но никакие просьбы, никакие денежные пожертвования не были уважаемы. Зато ничем египетское правление не внушило более страха в народе и более ненависти ко всем преобразованиям, благодетельным для края во многих отношениях, но искупаемым слишком тяжкой и безусловной повинностью крови. Притом же Сирия, узкая полоса населенной земли между пустыней и морем, прорезанная по всем направлениям горными хребтами, представляет великие удобства для побега, особенно туземцам, знакомым с тайными проходами и тропинками. Не только рекруты бежали, но тысячи людей заблаговременно спасались от рекрутства в пустыню к бедуинам, в Диярбакыр, в Анатолию, на остров Кипр. Между тем правительство, чтобы заставить жителей и общества наблюдать одних за другими, ввело в систему налогов круговую поруку, взыскивая подати и недоимки бежавших с общества, к которому они были приписаны, и раскладывая налоги опустевшей деревни на целый округ. Бегство множества сирийских жителей под египетским правлением тем более выказывает ненависть народа к этому правлению, что арабское оседлое племя несравненно более турецкого привязано к родной почве. Между тем как житель Румелии беспокойно спускается со своих гор, чтобы оружием или промышленностью искать фортуны по всем концам знакомого ему мира, редко найдете сирийца вне его пределов. Даже в столице империи, куда стекается ежегодно по давнему навыку много народа из далеких областей, почти не найдете сирийцев, за исключением небольшого числа халебских купцов.

Более 100 тыс. сирийских жителей бежали от строгостей египетского правления. Эта убыль народонаселения была несравненно чувствительнее для земледелия и промышленности, чем самое рекрутство. При всех своих строгостях Ибрахим в продолжение пяти лет (1833–1838) забрал в Сирии не более 35 тыс. рекрутов. Повинность эта лежала на одном мухаммеданском народонаселении, которое в совокупности составляет около 900 тыс. душ обоего пола. Итак, наборы, сделанные Ибрахимом, представляют в общности ежегодную пропорцию 7:900. Как ни тягостна для народа эта пропорция, особенно когда спасалась бегством половина тех людей, которым по их возрасту угрожало рекрутство, она становилась еще тягостнее по всегдашней тревоге, в которой находились жители от неизвестности эпохи наборов, от насилий и от отсутствия всякого правила или системы при наборах. Местные начальства, военные и гражданские, получали секретное повеление представить столько-то способных рекрутов. Им предоставлялось улучить минуту и средства, чтобы уловить в базарах, или в мечетях, или среди полевых работ требуемое число людей. По пятницам, когда народ собирался в мечети, отряды войск обступали мечеть и выпускали оттуда одних стариков и малолетних, забравши всех людей, годных в строевую службу.