В прошлый раз этот неожиданный прием поверг богатыря наземь, но сейчас Антошка был начеку и сумел увернуться от стремительно летящей прямо на него смерти.

Палица промелькнула в волоске от Иванова и врезалась в стену. Стена не выдержала подобного обращения и, как незадолго до этого многострадальный герой, обрушилась. В прямом смысле.

Грохот рушащейся кладки словно послужил сигналом. Откуда-то из подвала выскочила толпа разнообразного люда и, мешая друг другу, устремилась в образовавшийся проем.

— Горим!

— Спасайся!

— Капец!

— Полундра!

Разнообразные вопли резко отдались в голове, заставили вспомнить об учиненной поэтом диверсии. Антошка едва не припустил за толпою следом, но враг был все еще перед ним, и пришлось броситься на него.

Все свои недюжинные силы вложил Антошка в один удар. Доед проворно подставил под обрушивающийся на него клинок свой меч, и Иванов в очередной раз убедился, что ширпотреб всегда остается ширпотребом.

Позаимствованный у стражника меч столкнулся с настоящим оружием и был буквально разрезан последним на куски, как будто сделанный из картона. При этом верхняя часть продолжила свой полет, кувыркнулась и вошла барону точно в глаз.

Барон рухнул. Антошка застыл на несколько секунд от неожиданности, а затем подпрыгнул от радости, чувствуя, что подошвы сапог начинают тлеть.

— Блин! — совсем как Доед, выкрикнул Антон, подпрыгивая еще раз.

Доски под ногами предательски хрустнули. Антошка вторично помянул ни в чем не повинный продукт и гигантскими прыжками бросился в пробитую дверь.

Он вылетел неизвестной здесь пулей, обернулся и увидел, как дверь на глазах превращается в ворота, а затем весь донжон покачнулся и, словно карточный домик, стал падать вниз.

Вздрогнула земля, взметнулся вверх сноп искр, и все было кончено.

Впрочем, когда все кончается, что-то должно начинаться.

В ночи не горел костер.

По идее он должен был гореть, тем более что ночь была хоть и летняя, но ближе к утру прохладная, только огонек привлекает не одних мотыльков.

Обычно Антошка был не прочь совершить очередной подвиг или, говоря проще, геройски подраться, только последние приключения слишком утомили его, и хотелось хоть немного посидеть в покое без мордобития. Да если бы и не хотелось, драться было все равно нечем. Антошкин меч потерялся вместе с Джоаном, а трофейный был сломан и брошен во время бегства из рушащегося замка. Хорошо хоть, свой кошелек удалось прихватить, но когда и как, не вспоминалось, хоть убей.

Нет, убивать не надо. Чудом избегнув гибели, второй раз подвергаться настоящей опасности Антошка не хотел.

Что же касается Ольгерда, то даже при свете звезд можно было разобрать, что поэта трясет. Лишь непонятно: от холода или от запоздалого страха?

— Да не трясись ты! — наконец не выдержал Антон. — Если холодно, то лучше побегай, а бояться надо было раньше.

— Это из меня хмель выходит, — признался Ольгерд.

— Ну ты даешь! — рыцарь не выдержал и рассмеялся. — Надо было перед тем, как поджигать спиртягу, себе маленько нацедить.

— Я нацедил во флягу. Правда, вина, да что толку? Я на эту гадость смотреть не могу!

— А чего на нее смотреть? Пей, да и все!

Вместо ответа поэт молча протянул спутнику флягу вместимостью с литр.

Антошка жадно отхлебнул баронского напитка.

— Твое здоровье! — запоздало произнес после этого Иванов и вернул посуду владельцу.

Ольгерд повертел флягу в руках, зачем-то понюхал и отставил в сторону.

— Все равно не могу.

— Ох, беда с вами, местными! — с досадой прокомментировал Антон. — Во всех отношениях — отличные мужики, а не понимаете порою самых элементарных вещей, которые у меня на родине знает последний нищий.

— Я не местный, — отверг претензии Ольгерд.

— Знаю, но я говорю в широком смысле, — отмахнулся Антошка.

— И я в широком. — Ольгерд решительным жестом поднес флягу к губам и отхлебнул из нее так, словно внутри находился мгновенно действующий яд.

Некоторое время поэт явно боролся, чтобы удержать в себе выпитое, но затем вино подействовало, и лицо барда размякло.

— Я понимаю, что это звучит неправдоподобно, но родом я совсем из другого мира, — просто сказал Ольгерд.

— Как? — невольно удивился его собеседник.

— Видишь ли, на самом деле миров много. Я не знаю, как точно обстоит дело, но кажется, что все они отделены друг от друга своего рода оградой. Я даже название для вашего придумал: Огранда. Звучит?

— Да уж. — Антошка вздрогнул.

Они опять по очереди приложились к фляге, и Ольгерд продолжил свою историю:

— Мой мир очень устойчивый и скучный. Работа, семья — словом, никакой романтики. Она осталась только в книгах и фильмах. Я, может быть, примирился бы с этим, но ходить каждый день на производство или в контору мне всегда было скучно, а делать деньги я не умею. Мне всегда хотелось быть поэтом, однако журналы возвращали мои стихи, сообщая, что это никому не нужно. И все-таки мне повезло. Мне удалось вырваться за ограду, и я оказался здесь. Первой мыслью было стать героем и отвоевать свой кусочек счастья, однако в первом же поединке меня чуть не убили и я спасся только тем, что бегал гораздо быстрее своего противника. Но я даже благодарен судьбе, что получилось именно так. Уже позднее в одном городе я попал в осаду и был мобилизован со всеми горожанами. Короче, в одной из схваток мне довелось убить человека, и потом долгими ночами я просыпался в кошмарах. Нет, рубить кого-то явно не по мне. Зато я стал бродячим поэтом. Всевозможные рыцари кормят меня за баллады и любовные стихи, даже если на самом деле они не мои. Порою я просто беру написанное в моем мире, но подходящее к случаю и выдаю за свое. Все равно никто не узнает.

Антошка отхлебнул и в свою очередь в нескольких словах признался, что он тоже пришел в Огранду. Довольно быстро выяснилось, что на общей родине и герой, и поэт читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы и даже в юности мечтали об одних и тех же подвигах. Только Антошкины мечты сбылись, а Ольгерд в своих разочаровался.

— Это ты зря, — когда фляга почти опустела, заметил Антон. — Что может быть лучше, чем от души рубануть какого-нибудь представителя Зла? Так сказать, совершить разумное, доброе, вечное. Кто поможет Добру победить, если не мы?

Ольгерд ничего не сказал в ответ, словно стал крепко сомневаться в этих воспетых многочисленными авторами конкретных категориях, но спорить с земляком о предназначении не хотел.

Так, в неспешной беседе, и прошел остаток ночи. Утром же пришлось поневоле задуматься, что делать дальше. Антошка уже напрочь забыл об опрометчивых, к тому же данных самому себе обещаниях не совершать больше подвигов. Напротив, спасение из рук заведомого негодяя лишь подтвердило, что он — тот избранник Судьбы, которому на роду написано искоренять малейшие проявления Зла. А раз так, то поход на Чизбурека должен быть продолжен.