администрация сделает все, что в ее «силах, чтобы придерживаться Устава Лиги Наций и увеличить эффективность организации… Нас может спасти только коллективная безопасность». Болдуин не присутствовал ни на едином заседании Лиги, однако теперь выставлял себя ее адептом.

Он нашел выигрышную формулу перевооружения, подтвердив свою репутацию гения экивоков: запрашивая у электората мандат на «исправление недостатков, обнаружившихся в нашей обороне» для лучшего достижения целей Лиги Наций, он при этом давал слово, что «никакого материально выраженного увеличения сил… не последует». Избиратели и сами были амбивалентны относительно концепции перевооружения, так что они охотно позволили Болдуину роскошь сомнений. В любом случае после отставки Ллойд Джорджа именно он занимал место самого опытного политика. Лейбористы наращивали доверие и сплоченность под руководством Клемента Эттли, но самому их лидеру, способному скрепить партию, не хватало популярности в народе.

На выборах в ноябре 1935 года консерваторы потеряли часть парламентских мест (обычный результат для действующего правительства), но все равно получили больше 50 % от общего количества голосов. Они также усилили свое присутствие в коалиции, поскольку и национал-либералы, и национал-лейбористы понесли тяжелые потери. Лейбористы Эттли выступили хорошо, получив 38 % голосов, однако их 154 депутата в нижней палате не представляли серьезной угрозы национальной коалиции. Оглядываясь назад, мы видим, что главный итог выборов – это оставшаяся у власти «старая гвардия» (как их насмешливо называли в ту пору). Болдуин собрал кабинет из «второсортных умов», которым всегда благоволил за их склонность осторожно реагировать на события, а не пытаться на ход этих событий влиять. Самым проницательным и динамичным членом правительства оставался канцлер Чемберлен, но его совершенно не привлекали международные отношения, ныне доминирующая тема в парламенте.

Черчилля от руководства партии отстранили. Частично – из-за его критики слишком вялотекущего перевооружения, но в основном из-за индийского вопроса. За несколько месяцев до выборов Болдуин провел через парламент Закон об управлении Индией, который фактически давал стране самоуправление. Черчилль яростно противодействовал его принятию, аргументируя свою позицию тем, что британские производители потеряют основной рынок сбыта, а это увеличит уровень безработицы в Англии. Да и введение демократических выборов, утверждал он, никакой пользы Индии не принесет, поскольку страна к ним совершенно не готова. И вообще, закон лишь усилит влияние Ганди, которого Черчилль описывал как «юриста-бунтовщика из Миддл-Темпл[59], прикидывающегося факиром».

Когда Черчилль в открытую выступил против Болдуина при обсуждении Закона об управлении Индией, его поддержали всего около 50 членов парламента. Большинство консерваторов-заднескамеечников не видели смысла воевать со своим популярным лидером, да еще в заранее проигранном споре, а многие просто недолюбливали Черчилля как бесстыжего карьериста. В то же время более молодое поколение тори в лице, например, Гарольда Макмиллана рассматривало его как некий реакционный анахронизм. Другой подающий надежды молодой консерватор, Энтони Иден, тоже испытывал враждебность к Черчиллю и твердо стоял за Болдуина, за что и был удостоен кресла в кабинете министров. Таким образом, в палате общин Черчилль практически попал в изоляцию; он произносил речи о надвигающейся опасности, но их неизменно игнорировали.

* * *

Вступив в должность, Болдуин тут же отказался от ключевых обещаний предвыборной кампании, и перевооружение началось по полной. В следующие два года штабные генералы стремились во всем сравняться с Германией, теперь окончательно идентифицированной как потенциальный враг. Официально правительство преследовало цель убедить Германию вернуться в Лигу Наций, но на случай провала следовало иметь запасной дипломатический план. Такой стратегический план, в частности, предполагал обхаживание Италии, вероятного союзника немцев. В результате предвыборное обещание Болдуина «усилить эффективность» Лиги Наций подверглось серьезному испытанию, ведь вторжение Италии в Абиссинию не прекратилось.

Представители Лиги требовали уже полных санкций против Италии, включая эмбарго на нефть. Они также настаивали на введении флота в Средиземное море, чтобы перекрыть поток солдат и ресурсов между Италией и Африкой и тем самым признать угрозу войны. Однако британская администрация не испытывала энтузиазма ни по поводу эмбарго, ни по поводу морских маневров, в ходе которых Британия могла понести потери и подставляла свой флот под удар японских кораблей в Тихом океане. Правительство не верило, что Франция придет на помощь британским судам, и его смущала воздушная мощь Италии. За всеми этими предлогами и отговорками историки видят огромное нежелание вступать в прямой конфликт с основным противником и страх спровоцировать новую войну. Такая перспектива вызывала ужас как у Болдуина, так и у короля-пацифиста. «Я скорее лично выйду на Трафальгарскую площадь и буду размахивать красным флагом, – говорил Георг, – чем позволю этой стране ввязаться в… кошмарную и ненужную войну». Вместо того чтобы предпринять какие-то внятные действия против Италии, министр иностранных дел Сэмюэл Хор попытался купить Муссолини, сделав ему «более выгодное» предложение, включавшее отказ Абиссинии от обширных территорий.

Сведения о плане Хора каким-то образом просочились в прессу, публику охватил гнев: Национальное правительство поклялось защищать Лигу, а само в обход ее пыталось умаслить союзника, виновного в неспровоцированном нападении. По всей Англии шли марши протеста и сочинялись бесчисленные петиции, а лейбористы в парламенте горячо обвиняли кабинет в вероломстве. Правительство отказалось от плана, а Хор был вынужден покинуть пост. Его сменил Энтони Иден.

За отсутствием альтернатив Болдуин неохотно раздумывал о введении нефтяных санкций против Италии, но пока премьер-министр прокрастинировал, Муссолини усиливал напор своей армии. Чтобы сломить упрямое сопротивление абиссинцев, итальянцы в нарушение Женевского протокола 1925 года применяли ядовитый газ иприт; к тому же они без всякого разбора нападали на гражданское население, пункты Красного Креста и медицинские учреждения. В конечном итоге в мае 1936 года император Абиссинии сдался и покинул страну.

Находясь в изгнании, он потребовал, чтобы Лига Наций осудила «нарушение международных договоренностей» Италией, и обвинил Британию и Францию в потакании нелегальному захвату его страны. «Сегодня это мы, – предрекал император, – а завтра придет ваш черед». Его усилия оказались тщетны. Под давлением Британии и Франции Лига признала Абиссинию итальянской территорией и прекратила санкции против режима Муссолини. Общество в очередной раз пришло в ярость, а Черчилль обвинил Болдуина в «дискредитации» Лиги. Национальное правительство посчитало, что подрыв доверия к Лиге оправдан, если в итоге удастся сохранить хорошие отношения с Италией, но дело обернулось жалким провалом. Все-таки введя ограниченные санкции, Британия разозлила Муссолини, который тут же отказался от Стрезской декларации. Новости порадовали Германию, и Гитлер немедленно приступил к дипломатическому сообщению с итальянским коллегой, фашистским диктатором. Европейский фашизм объединялся.

* * *

В марте 1936 года, когда с Италией наметилась дружба, а Британия и Франция погрязли в абиссинской проблеме, Гитлер решил вопреки Версальскому договору и Локарнскому пакту ремилитаризировать Рейнскую область. Он рассчитывал, что Британия не откликнется на призыв французов к объединенным военным действиям против Германии. Раз Национальное правительство не воспротивилось Муссолини, когда тот вторгся на территорию такого