– По пятьдесят… На килограмм веса, – отвечал он с легкой улыбкой.

Мы просидели с ним всю ночь. И день. И другую ночь. Ровно до Москвы. За первой бутылочкой пошла другая, уже из моих запасов, а потом снова его… Потом… Потом не помню чья…

Генерал Логинов оказался превосходным рассказчиком. Но виноват, хоть слушал его в два уха, ничегошеньки я тогда не записал. А надо было. Все, что он поведал, теперь далекая история, которой, возможно, никто уж не помнит.

Закончил он в сорок втором году институт связи, распределили в Забайкалье: тянуть провода вдоль Транссибирской магистрали. Но вдруг вызвали в Москву, в Наркомат внутренних дел, присвоили воинское звание и приказали вылететь на Север, в район Воркуты. В командировочном удостоверении не был даже указан город: «Запомните устно». Куда, мол, надо, туда и доставят.

Вернувшись домой, заглянул он в карту и тоже никакой Воркуты не нашел, да ее на самом деле и не было. Как потом узнал, были здесь шахты (черные квадратики на карте), где добывали самый северный в стране уголек. Поселочек с десяток домов, в которых жила охрана, специалисты да руководящий состав из военных, к коему с этого дня стал принадлежать и он.

Впрочем, специалисты были из тех же самых зэков да еще немцев Поволжья. Последние как бы не считались заключенными, а числились призванными на трудовой фронт, но отношение к ним было немногим лучше.

Когда летел на «дугласе», на небольшой высоте, разглядел в иллюминаторе колонны людей, двигавшихся пешим порядком с юга на север: темные, вытянутые на километры ленты на белом полотне тундры. Если бы не они, не за что было бы зацепиться глазу. Белый цвет до горизонта.

И еще один, не последний вопрос: он-то, Логинов, здесь зачем нужен?

Лишь когда прибыл, понял, что работать ему придется с контингентом особым: заключенными, из которых, как выяснилось, и состояло основное население угольного бассейна.

Поперву тянул он связь на объекте пятьсот первом, так именовалась высокоширотная железная дорога, зэки же называли ее Мертвой. Она оправдывала свое имя. Там простудился, но, если по правде, не выдержал кошмара, который тут увидел.

Переболел воспалением легких, а после лечения занимался телефонной связью на шахтах Воркуты. Просматривая списки новоприбывших с «континента», наткнулся на фамилию, знакомую с юности по кинофильмам: Каплер.

Выяснил, что тот на общих работах, на одной из шахт, добывающих уголь открытым способом.

Заехал, попросил привести. Доставили к нему в конторку зэка, по виду доходягу и дистрофика: серое лицо, глаза потухшие, едва стоит на ногах. Ясно, что долго не протянет.

Логинов предложил ему сесть. Задал стандартные вопросы: откуда, по какой статье сидит. И в конце:

– Вы тот самый… Алексей Каплер?

– Какой – тот? – настороженно спросил зек.

– Ну… который в кино?

Каплер, кажется, удивился, но не очень сильно. Отвечал, что да, это он. Был… Несколько раз повторил слово «был», как бы подчеркивая, что все в прошлом.

Логинов, конечно, ничего не спросил о работе. Без слов понятно: место гиблое. В течение полугода на любой шахте сменялся весь рабочий состав – люди вымирали.

Выглянул за дверь, не подслушивают ли, торопливо объяснил Каплеру: скоро прибудет квалификационная комиссия и он должен про себя сказать, что прежде работал малоточечником.

Пояснил:

– Телефонная связь… Там малые токи. Непонятно? Ну, после поймете. Только не забудьте сказать: ма-ло-то-чеч-ник… А главное, вылезть из этой ямы! – сказал на прощание Логинов и указал в окошко на котлован.

Через месяц Каплера доставили к нему. Уже как работника связи. Поселился в домике, где был у Логинова одновременно кабинет и жилье. Ходил без конвоя, топил печи, выполнял мелкие поручения.

Логинову полагался генеральский паек, приличный по тем временам: мешок муки, сливочное масло, тушенка, сахар и прочее. Часть своего пайка он отдавал Каплеру.

Разговора о прошлом до поры не возникало. Но однажды, задержавшись в кабинете, разговорились, а потом уже частенько уединялись, чтобы побеседовать по душам. Опальный литератор поведал историю, довольно романтичную, как к нему, молодому, но уже знаменитому кинодраматургу, на каком-то приеме подошла дочка Сталина, Светлана, и начался у них роман, окончившийся десятилетним сроком и Воркутой.

Понимал ли он гибельность такой связи? Наверное, понимал. Не мог не понимать. Сажали и не за такое: за анекдотец, за вскользь брошенное словечко. А тут какой-то писателишка проник в святая святых, в семью вождя, когда и в прихожую, чтобы вытереть пыль в доме, никто не мог быть допущен без особой проверки.

Все так. Но был он в ту пору, наверно, слишком самоуверен. Да и она, студентка, девочка в сравнении с ним, проявила себя как человек, умеющий достигать желаемого. Мало сообразуясь с реальностью, летела, как мотылек, на огонь. Но по-настоящему крылышки-то обжег он один…

Нигде на следствии ни строчкой не всплыло имя Светланы Сталиной. Его обвинили в антисоветской деятельности или измене родине… Логинов точно не помнил.

Но был еще один грех за Каплером, который Сталин не должен был простить. Каплер воспел в своих фильмах Ленина. Молодой Джугашвили появляется на экране где-то на вторых планах, рубает картошку в мундире… В исполнении, кажется, Геловани.

Не таким лучший друг советских кинематографистов желал себя видеть.

Через год-другой, после того как освободился и уехал городской фотограф, Алексей Каплер занял его место. Фотография в городе была одна-единственная, а заказов много. Теперь он уже не бедствовал, даже кое-что мог скопить на черный день. Числился к тому времени на поселении и через пять лет, отсидев половину срока, вышел на волю.

Поезд, пролетев сквозь ночь, въезжал в серое зимнее утро. За окном на месте утомительно однообразной тундры возникли карликовые березки, а потом и елочки, пересеченные дорожными проводами.

Логинов глянул за окно, буднично произнес:

– Я и здесь тянул…

– Связь?

– Ну а какая же дорога без связи. Война, металла нет, снимали провода на Транссибирской магистрали. А на рельсы шел металл из фундамента Дворца Советов… Знаете, того, что начинали строить на месте храма Христа Спасителя, и на десятки метров сваи уже забили. Там даже клеймо стояло, что металл для Дворца Советов… По этой дороге повезли первый уголек в разблокированный Ленинград, спасали людей от холода… Но какой ценой! Это же не насыпь. Это такая длинная братская могила…

Логинов налил коньяк и впервые, не предложив мне, опрокинул залпом. Выпил и отвернулся к окну.

Через мгновение сказал как ни в чем не бывало:

– Поздравляю. Мы в Европе. Теперь можно и соснуть.

– А что же Каплер? – спросил я. – Уехал?

– Уехал… Быстро так собрался, счастливый, да еще с деньгами… Но лучше бы не уезжал.