– Ты не мог сделать это, – повторил Линден. – Ты не мог убить эльфа.

Он произнес еще что-то, но его слышали только боги, перед которыми он предстал.

Я встал перед ним на колени и закрыл ему глаза.

– Тысячи эльфов погибли во время Лернейской кампании, – пробормотал я. – И один – два года спустя.

Я поднял глаза.

Только сейчас я понял, что никогда не слышал, как поют птицы Золотого леса.

Раньше их пение было не для меня.

– Мы будем скучать по вам, – сказал шериф Уотер­таун.

На его голове красовалась высокая шапка Председателя собрания лендлордов.

– Я тоже, – ответил я.

Он говорил искренне; я лгал.

Люди собрались на площади, чтобы проводить нас. Были здесь и сворки, и коронеты, пришли даже трое гоблинов, в нарядных беретах, с алыми бархатными бабочками.

Мне почему-то казалось – они пришли удостовериться, действительно ли мы покинули их город.

Впрочем, я был несправедлив к ним. Я знал, что оставляю здесь друзей. Как бы мне хотелось вот так же оставить здесь и воспоминания – о том, что не должно было произойти ни с кем, но произошло.

Немного в стороне стоял с опущенными глазами Тафар Дуэрбо. На его правой руке темнела черная повязка.

Теперь, когда трагедия отошла в прошлое и занавес пал, скрывая мертвых от взоров живых, отец, лишившийся двоих сыновей, мог носить траур.

– Вот что, мы тут решили внести кое-какие изменения, – говорит Уотертаун.

Он бросает взгляд на Старейшину сворков и Великого Масконосца.

– Будем приглашать их на наши собрания. Оно, знаете ли, и к лучшему, что они мысли читают. Пусть все знают – мы люди мирные и ни против кого зла не за­мышляем.

А ведь это и в самом деле его идея…

– Приезжайте к нам в Каменную пустыню. Кстати… Уотертаун немного понижает голос.

– Почему они называют ее равниной Драконов? Никак не могу понять.

Отец Игнасио смотрит на меня мудрым, понимающим взглядом священника. Он хочет напомнить, что скоро в ратушу привезут драгоценные камни, а мой параплан уже готов.

Франсуаз трогает меня за рукав.

Наконец-то я слышу пение птиц.

– Кто – лучшие друзья девушки? – спросила демонесса Франсуаз.

Вопрос заслуживал обдумывания.

Я стоял на одном колене, и обитая золотом дверь топорщила передо мной вензеля украшений. Дверь была не очень высокой – примерно в половину человеческого роста. А средних размеров дворф с легкостью мог бы войти в нее, даже не потеряв шляпы.

Для того чтобы добраться до двери, мне понадобилось отодвинуть в сторону две расписные вазы династии Лунь. Одна из них изображала зеленого дракона, погруженного во вспененные волны океана. Другую украшал орнамент.

– Ставить рядом две вазы, – пробормотал я, – одну идеографическую, другую орнаментальную – значит оскорбить искусство.

– Чего? – переспросила девушка. Я терпеливо пояснил:

– Вот здесь, Френки, погляди – картинка. Тут – полосочки. Так тебе понятнее?

– Я не дура, – отрезала Франсуаз, хотя мгновение назад выглядела именно ею.

Отодвинуть две вазы от дверцы сейфа было сложно. Я не люблю, когда прекрасные произведения старины приходится таскать по полу, словно это мебель.

– Майкл, что ты там возишься, – нетерпеливо окликнула меня Франсуаз, – с этими горшками.

– Это не горшки, – с достоинством отвечал я.

Я не стал говорить дальше, ибо не хотел отвлекаться. Мне становилось страшно при одной мысли о том, что я могу повредить лаковое покрытие.

– Дай лучше мне, – потребовала девушка.

– Чтобы ты расколотила эти, как ты называешь, горшки своим мечом? – спросил я. – Нет, Френки. Лучше отойди-ка подальше.

– Но здесь достаточно места.

– Для обычного человека и горшка – да. Для тебя и орнаментальной вазы династии Лунь – не будет достаточно и взлетно-посадочной полосы.

Я убедился, что вазы находятся в такой безопасности, насколько это вообще возможно рядом с Франсуаз. Опустив руку во внутренний карман камзола, я вынул связку ключей, а из другого отделения достал светящийся кри­сталл.

Франсуаз дышала так громко, словно играла в паро­возик.

Голубые тени проникали в комнату из ночного сада. Три луны воспаряли над грешной землей в еще более грешном небе. Холодный ветер, проскальзывавший сюда из долины, шевелил ветви кипарисов, и маленькие певчие птеродактили жались к чешуйчатым стволам акаций.

Караульные проходили по террасе через каждые восемь с половиной униарных минут.

Один шел по правой террасе, с запада на восток. Его товарищ на левой двигался в обратном направлении. Разрыв между обходами составлял четыре минуты, поэтому мне приходилось часто гасить светящийся кристалл.

Франсуаз смотрела на меня так, словно лучше меня знает, как взламывать сейфы.

– Итак, – произнес я, – кто же лучшие друзья девушки?

Я начал с того, что попробовал изогнутую сайдерн-скую отмычку. Она открывает сейфовые замки так же безотказно, как лесть – человеческие сердца.

Но украшенный золотыми вензелями сейф не имел сердца, и изогнутая сайдернская отмычка не смогла войти в его замок даже наполовину.

– Что до моего мнения, – вымолвил я, выбирая из связки прямой ключ с шестью смещающимися бороздками, – то я бы назвал книги. Стихотворения Водсворта, Шелли, лорда Гордона Байрона.

Я повернул ключ; что-то щелкнуло, и мне оставалось надеяться, что я не сломал только что прямую отмычку.

– Но раз вопрос исходит от тебя…

Я вынул ключ и придирчиво осмотрел его.

– Тоже не подходит… Я думаю, Френки, ты имела в виду что-то вроде вибратора.

Франсуаз зашипела, и гнев ее был вызван вовсе не тем, как я обращаюсь с отмычками.

– Быстрее, – сказала она.

Я переменил положение бороздок и вернул отмычку в полость замка.

– Что в этой стране делают с ворами? – осведомился я.

– Тебя это очень интересует?

– Да нет, просто хочу поддержать разговор.

– Им отрубают руки. Я согласно кивнул:

– Так делают во многих странах…

– Но не так, как здесь.