– А это имеет какое-то значение?

– Разумеется. Ты знала имя моего дяди, хотя притворялась, что не слышала о нем, знала, что произошло между Дунканом Маклейном и твоим отцом, но не хотела мне сказать. Тогда я заподозрил, что твой отец либо продал Дункану сомнительную работу, либо пытался это сделать. Когда мой дядя это обнаружил, он заставил твоего отца покинуть город под угрозой разоблачения.

– Ты прав. Я не хотела, чтобы ты узнал, чем занимался мой отец. Если бы я призналась, что слышала его разговор с твоим дядей, ты бы непременно стал выпытывать у меня, о чем шла речь. Надеюсь, ты не слишком осуждаешь меня за то, что я притворялась несведущей.

– Конечно, я тебя понимаю. Возможно, с этих гравюр Каральо все и началось. Я унаследовал мои серии от Дункана: они долгое время находились в его коллекции; поэтому, увидев якобы вновь обнаруженного Каральо твоего отца, он должен был сразу понять, что это подделка.

– Но как мое нежелание признать, что мне известно имя твоего дяди, заставило тебя заподозрить моего отца в подделке «I Modi»?

– Когда я искал граверов, достаточно талантливых, чтобы подделать работы старых мастеров, среди прочих мне назвали Томаса Уотерфилда. Я даже не внес его в список, поскольку думал, что речь идет о тебе и твоих сестрах. Только узнав, что этим именем также пользовался и твой отец, чтобы избежать разоблачения Дункана, я все понял. Сравнив мои «I Modi» с гравюрой позднего мистера Уотерфилда, я убедился в своей правоте.

– И ты был настолько уверен, что это не я?

– Такая мысль приходила мне в голову, но я сразу ее отбросил. Если бы ты гравировала эти пластины, то не стала бы так пристально изучать технику, как делала это ночью в моем салоне; ты бы с первого взгляда узнала свою работу. – Линдейл указал на Каральо: – Эти пластины тоже были украдены вместе с «I Modi»?

– Да.

– Мы должны их найти, все до единой. Гравюры могут быть сделаны и проданы частным образом. Эротическое содержание таких вещей заставляет многих коллекционеров держать в тайне их приобретение.

Брайд ожидала взрыва, приготовилась к обвинениям и презрению, а вместо этого Линдейл советовал продолжить расследование.

– И тебе не хочется убить меня на месте?

Линдейл взял ее за руки.

– Я рад, что ты доверилась мне. Теперь, открыв свою мрачную тайну, возможно, ты более доброжелательно посмотришь на мое предложение.

Брайд почувствовала, как в душе ее растет благодарность… и одновременно – глубокая печаль. А потом к ним присоединилось еще одно чувство, смягчая боль в сердце.

Она любила его.

Чтобы не потерять самообладание, Брайд крепко сжала руку Эвана. Поначалу она рассчитывала признаться в незначительном обмане и заставить графа уйти, избавившись тем самым от необходимости худших откровений, но теперь его великодушие и любовь к нему вынуждали ее признаться во всех преступлениях, совершенных отцом и ею самой.

И все же она не сможет рассказать ему все ради безопасности сестер, как не сможет допустить, чтобы их связь продолжалась – ведь ложью она предала бы свою любовь.

– Боюсь, твое предложение чересчур опрометчиво, поэтому я освобождаю тебя от всяких обязательств.

– Разве я просил об этом? Я только снова делаю тебе предложение, ты не заметила?

– Но если пластины будут использованы, все непременно раскроется, и в лучшем случае твою графиню признают дочерью преступника. Так как имя Уотерфилд стоит и на моих пластинах, кое-кто будет считать, что подделками занималась я, а не мой отец. Ты слишком добр, чтобы прервать наши отношения, но ты знаешь, что должен. Наша связь запятнает тебя, и, тем не менее, это неизбежно.

В глазах Линдейла вспыхнул гнев.

– Брайд, неужели ты пришла сюда с намерением бросить меня? Ты ведь согласилась на месяц испытательного срока, а минуло только две недели.

– И все равно ты знаешь, что нам лучше расстаться.

– Не думай. Может, ты привыкла жертвовать своей жизнью и счастьем ради «лучше», а я нет. Я не позволю этому «лучше» делать из нас обоих мучеников. – Линдейл встал. – Хватит свежего воздуха и солнца, идем в постель.

Брайд засмеялась сквозь слезы.

– Это твой лучший способ закончить разговор, Линдейл?

– Если ты имеешь в виду разговор о конце отношений и расставании, то да. – Он протянул ей руку. – Пойдем со мной, Брайд, туда, где нет печали, где нет страха, который нельзя преодолеть, и нет грехов, которые нельзя искупить.

Брайд знала, что не должна соглашаться, и все же не могла отказать ему, как не могла отказать себе и своей любви в утешении, которое он ей обещал, а заодно в возможности в последний раз познать счастье.

Пока Линдейл вел Брайд по каменной дорожке в коттедж, ее настроение заметно улучшилось, правда, не настолько, как он рассчитывал. Что-то продолжало тревожить ее; она одновременно казалась странно безмятежной и очень ранимой – такой Эван ее до сих пор не видел. Сейчас он вел по лестнице не Боудикку, а женщину, которая сбросила доспехи и теперь нуждалась в защите. Он был тронут, что она осталась, хотя признания истощили ее силу.

Когда он сел на кровать и притянул ее к себе, Брайд не проявила никакой инициативы, лишь позволила ему снять с нее платье и нижние юбки.

– Что-то не так?

Подобрав одежду, Брайд положила ее на стул и повернулась к нему.

– Анна сегодня уехала. Она возвращается в Шотландию с Джейми и Роджером Маккеями.

Эван нежно заключил ее в объятия.

– Это объясняет твою печаль. Тем не менее, я уверен, что с ними твоя сестра в безопасности. Когда узнаешь, где она поселилась, скажи мне, и я прослежу, чтобы у нее все было в порядке.

– Увы, мы продолжаем доставлять одни неприятности. Обязанности, возложенные на тебя обещанием у смертного одра, только увеличиваются. Боюсь, твой дядя предложил тебе весьма невыгодную сделку.

– Конечно, я не любитель всяких обязанностей, обещаний и хлопот, но это не относится к твоей семье. К тому же, не будь моего обещания, мы с тобой никогда бы не встретились. – Он распустил шнуровку корсета. – По-моему, это достойная компенсация.

Брайд засмеялась. Восхитительный звук, и, тем не менее, Линдейл чувствовал ее непроходящую печаль. Обычно он всегда умел ее утешить: словами, взглядами, шутками. Так же он хотел сделать и сейчас, но понял, что все будет напрасно.

Поставив ногу Брайд на кровать, он начал скатывать чулок.

– Ты ожидала, что я не только порву с тобой, но и приду в ярость. Надеюсь, мне удалось удивить тебя?

– Возможно, себя ты удивил еще больше.

Эван занялся вторым чулком, думая о том, что подобные комментарии были платой за его неуступчивость. Он не возражал против того, чтобы утешать ее любыми способами, однако не приветствовал рассуждений на свой счет.