Да. Для меня это, действительно, хорошая новость. Если, конечно, в подобной ситуации вообще можно говорить о хороших новостях.

Очень жаль, что я не увижу лицо Ясукадзу, когда к его башке приставят пистолет.

Сейчас это единственное, чего мне по-настоящему жаль.

И я вывожу на листе бумаги иероглифы, подтверждающие, что я ознакомлен и согласен со всем, что говорится в документе, что я подтверждаю все, что там сказано и не имею никаких возражений. Я подписываю смертный приговор себе и человеку, которого ненавижу больше, чем кого бы то ни было.

Муцуми с кисточкой в руке следит за тем, как стержень скользит по бумаге. Краем глаза я замечаю, что с кисточки срывает капля и падает на стол. Там, где она упала, вырастает крошечный зеленый холмик. Такэо сопит у меня за плечом, вчитываясь в то, что я пишу. Странно, что Юрико не подошла поглядеть, что и как. Ну да, понятно, маникюр важнее…

Перед тем, как поставить свою печать, я обвожу глазами комнату. Я знаю, что после того, как оттиск с фамилией появится на бумаге, счет моей жизни пойдет на секунды. Осознавать это очень странно. Как-то до конца не верится, если честно. Раз и все… Никаких тебе утренних новостей по радио.

Когда мой взгляд падает на окно, я подпрыгиваю на стуле. Оттуда на меня смотрит Кролик. Но вздрагиваю я не от этого. Как-то уже успел привыкнуть к нему… Шокирует то, что он здорово изменился в размерах. Теперь виден не один огромный глаз, а весь кролик целиком. Он размером с собаку. Стоит на задних лапах, совсем как пес, положив передние на подоконник с наружной стороны и заглядывает в комнату. Уши с черными кончиками прижаты к спине, а розовый нос уткнулся в стекло. Выглядит довольно забавно. Если бы не Такэо с пистолетом, стоящий рядом, я бы от души посмеялся…

Я думаю, что отгрызть голову для него теперь будет не так-то просто. Мясная морковка великовата для такой пасти. Одним «хрум!» дело не ограничится. Придется повозиться… А может, он стал вегетарианцем? Я подмигиваю ему, наплевав на то, что подумают мои знакомые психи. В ответ он подмигивает мне. Подмигивает так весело и дружелюбно, что мне вдруг становится легко и спокойно.

Махнув на прощание лапой, мой кролик отлепляется от окна и исчезает в темноте. А я одним коротким движением руки, вооруженной лишь печатью с моей фамилией, ставлю точку в этой нелепой истории.

— Молодец! — говорит Такэо и выхватывает у меня из-под носа бумагу. Пробегает ее глазами и, удовлетворенно кивнув, прячет в задний карман.

— Все в порядке? — спрашивает Муцуми, малюя синюю полоску на ногте.

— Да, сестренка, все в порядке.

— У меня один вопрос, — говорю я, пытаясь сделать невозможное — украсть несколько секунд у вечности. — Помнишь, ты спрашивал меня про то, зачем нам нужен сон? Объясни. Я так и не понял.

— Эволюция, которая сделала нам такой экстраординарный подарок, как физическая смерть, позаботилась о том, чтобы мы получили представление о ней еще при жизни. Она дала нам сон как своеобразную модель того состояния, к которому мы стремимся от рождения. Если ты сталкиваешься со смертью каждую ночь, должен перестать бояться этого состояния, привыкнуть к нему. Это даст тебе возможность сосредоточиться на более важных делах, чем бестолковый страх перед неизбежным концом. Эволюция дала нам смерть, но дала и лекарство против страха перед смертью. Такое вот вывернутое наизнанку милосердие.

— Ага, — чувствую, что те сотни часов, которые я, по теории Такэо, готовился к смерти, прошли впустую. — Очень умно.

Такэо достает пистолет, передергивает затвор и приставляет ствол к моему лбу.

— Счастливо, Котаро, — говорит он. — Если хочешь, можешь сделать это сам. Только без дураков…

— Ой! — вскакивает Муцуми. — Подожди, подожди! А можно я? Я хочу попробовать!

— Ты не против? — спрашивает меня Такэо.

Он большой любитель риторических вопросов. Но я все же отвечаю, хотя мой ответ уже ничто не сможет изменить. Я говорю:

— Валяйте. Дай своей чокнутой сестренке пристрелить меня… А то она уже, наверное, заскучала. Резать чужие картины не так интересно, правда, Муцуми?

— Ты к ней несправедлив… Он начала со своей картины, когда поняла, что настоящая смерть выглядит гораздо величественнее, чем ее малюют всякие бездари. — Он протягивает пистолет Муцуми: — Держи, сестренка. Приставь ко лбу и нажми вот сюда…

— Не делай из меня дуру, Такэо. Я сама прекрасно все знаю.

Говорят, за мгновение до смерти человек вспоминает свою жизнь. Байки. Мне в лоб упирается прохладный, пахнущий оружейной смазкой ствол Sigma 40 P. А я смотрю на палец, лежащий на спусковом крючке. Мне приходится скосить глаза. Палец слишком близко. Сине-зелено-красный ноготь. Маникюр в стиле nail-art. Я смотрю на ноготь и думаю, что такие цвета могла выбрать только полная дура.

Железо давит на ту точку, где у просветленных парней обычно рисуют третий глаз. Через секунду мои мозги окажутся на стене. А мне не дает покоя ее лак для ногтей.

Может быть, воспоминания придут позже. Когда ее палец приведет в действие ударно-спусковой механизм пистолета.

Боек бьет по капсюлю, порох воспламеняется, выталкивает из гильзы пулю со стальным сердечником, та проходит по каналу ствола, крутнувшись вокруг своей оси, и, как буравчик, вкручивается в череп.

Возможно, в этот миг я и вспомню свою жизнь…

— Бэнг-бэнг — говорит она.

При выстреле в упор на коже остаются следы пороха. Во лбу у меня будет аккуратная дырка, а по краям — обожженная пороховыми газами кожа. На стене — красно-серая клякса с белыми осколками кости… Тоже своеобразный nail-art.

— Как тебе это понравится? — спрашивает она.

Это мой коан.

Те, у кого открылся третий глаз, сидят на цветке лотоса… Почему бы нет? Не исключено, что все мы в момент смерти становимся просветленными. Нет никого, кто бы это опроверг.

— Меня ждет цветок лотоса, — говорю я.

Бэнг-бэнг…

Красивое, почти безупречное лицо Муцуми, которое я ненавидел с момента нашего знакомства, вдруг превращается в огромный ярко-красный цветок. Так распускается бутон на ускоренной съемке.

По моим щекам стекает что-то теплое. А Судзуки Муцуми с пурпурным цветком-мутантом вместо головы оседает на пол. В звенящей тишине раздается тяжелый глухой звук падающего тела.

В проеме двери стоит девушка по имени Кобаяси Юрико, сжимая в руке пистолет Glock 26, тот самый, из которого господин Рэй пустил себе пулю в лоб. Ствол пистолета, смотрящий в мою сторону, немного подрагивает.

Краем глаза я замечаю слева какое-то движение, и ствол пистолет мгновенно перемещается в ту сторону. Такэо замирает растопырив руки, как футбольный вратарь. Лицо у него донельзя растерянное. Ну да, одно дело — бить человека и совсем другое — бросаться с голыми руками на пистолет, из которого только что разнесли голову твоей сестре. Даже ветеран спецподразделения на какое-то время растеряется.