Я достаю телефон из кармана, включаю камеру и фотографирую его тело со всех сторон. Фиксирую ободранные ногти на руке, прижатой к сердцу, пурпурное окоченение на шее, засохшую коричневатую пену в уголке его открытого рта, очертания его безвольного пениса сквозь джинсы. Затем я расширяю угол обзора и фиксирую всю сцену целиком. Полупустая бутылка прижалась к его бедру. Библия открыта на Евангелии от Луки, на главе 15. Письмо Грейс, слегка скомканное, лежит на чистом полу, словно в ожидании, что его подберут. На столе стоит стакан виски.

Все улики указывают на отравление алкоголем. Его история звучала бы крайне банально: «Он был в депрессии, он был пьяницей, он потерял жену». Или: «Он убил свою жену. Его поймали».

Твоему отцу приходится использовать свой спутниковый коммуникатор, чтобы вызвать полицию. У них уходит десять часов на то, чтобы прибыть на место происшествия. Они приезжают из Вайрики, а когда я жалуюсь на задержку, то получаю следующий ответ:

– Ну он же мертв, не так ли?

Реакция твоих родителей была такой же равнодушной и безучастной.

Твоя мать сказала: «Я не удивлена».

Твой отец сказал: «Что ж, такое случается».

Я чувствую тяжелый камень на душе, но не могу понять почему. С тех пор как я сделала те фотографии, мой слух притупился и зрение затуманилось. Из-за смерти Джеда я хожу как в воду опущенная. Я чувствую свою вину; опасаюсь, что каким-то образом способствовала его смерти. Но еще больше меня пугает собственная реакция, то, как расчетливо я собирала улики на свой телефон и фотографировала его мертвое тело. Неужели я животное и у меня совсем нет чувств?

Я напоминаю себе, что спала с Джедом. Что была даже немного влюблена в него. Мне импонировало то, как похожи были наши сломанные жизни и израненные души. То, что мы оба избрали одинаковый путь: приехали сюда, спрятались, изолировали себя от мира, как от заразы. А теперь его нет. Но все, о чем я могу думать, это ты. Что его смерть говорит о тебе?

Джед был прав: я исчезла в твоем исчезновении. Я погрузилась так глубоко, что пропала из собственной жизни.

Я наблюдаю за твоими родителями, ищу признаки их причастности. Но они как никогда равнодушны и по-прежнему видят мир в черно-белом цвете.

Мы оказываемся в доме, куда нас загнала полиция, чтобы «делать свою работу» и никто не следил бы за тем, как именно они ее делают. Твои родители стоят у окна, глядя на свою землю, границы которой заключены в аккуратную рамку окна.

Твой отец обмахивает лицо ковбойской шляпой, и этот жест подозрительно напоминает Джеда.

– Наверное, мне не стоило его увольнять.

Я вздрагиваю:

– Вы уволили его?

– Ну да, Сера, – уверенно произносит он, будто сам только что не ставил это под сомнение.

– Он был ужасным работником, – говорит твоя мать. – Если на то пошло, мы слишком долго его держали. – Она хмурится и взмахивает рукой, пытаясь поймать пролетающую мимо муху. – Не стоит винить себя. Он был пьянчугой. И лжецом. У меня частенько закрадывались подозрения… Слишком уж часто он ездил в музей снежного человека в Уиллоу-Крик. Никто не ходит в этот музей больше одного раза. Да и один раз туда забредают по ошибке.

– Музей и правда паршивый, – соглашается твой отец.

Тут мимо проезжает труповозка, направляясь к полицейской машине.

Твоя мать раздраженно фукает и отходит от окна, словно вся эта ситуация и так отняла у нее достаточно времени.

– Нам пора выдвигаться в Ашленд.

– Сейчас? – удивленно восклицаю я.

– Дорога пойдет нам на пользу. Проветрим голову. – Она постукивает себя пальцем по лбу. Меня посещает мимолетное видение, как тело Джеда запихивают в пакет, но я отмахиваюсь от него. – Ты же видишь, что бывает, если никуда отсюда не выходить.

То есть это не она постоянно, каждый божий день, твердила мне, что единственное безопасное место – здесь?

– Можно мне с вами? – спрашиваю я опрометчиво. Мне же нужно остаться здесь, чтобы в одиночестве спокойно обыскать ранчо! Но я не могу определиться, что же конкретно я буду искать: какой-нибудь знак? Вывод? Первопричину всего? Если уж совсем начистоту, то мне до смерти хочется отсюда уехать. Я встревожена, в голове у меня туман, и я не вижу леса за деревьями.

– Нет, тебе лучше остаться здесь. Так безопаснее. Только не выходи за территорию, – говорит она как в первый раз, словно и не было тех многочисленных предупреждений о каре небесной и смерти мученической, если я осмелюсь покинуть ранчо.

– Не буду.

На сборы у них уходит целая вечность. Они ходят туда-сюда за забытыми вещами, параллельно раздавая дурацкие указания.

– Чуть не забыл свою Библию!

– Оружие я возьму. В твоей прикроватной тумбочке лежит пистолет.

– Лучше тебе, Сера, сидеть дома. Похоже, сейчас ливанет.

Дождем и не пахнет.

Единственное, что меня действительно беспокоит, – это телефонная линия, на ремонт которой у твоих родителей нет времени.

– Такое часто случается. Мы попросим Гомера заехать; он знает, как все починить. А пока, если тебе нужно с кем-то связаться, можешь воспользоваться интернетом.

Это меня радует. Значит, я смогу написать в твиттер полиции.

Во время своего последнего возвращения за очередной забытой вещью твоя мать просит: «Можешь убрать кухню, пока ты здесь?»

Я делаю это первым делом, несмотря на то что кухня безупречно, кристально чистая. Я слышу, как гул их внедорожника переходит в рев, когда они достигают шоссе. Стиснув зубы, я представляю, как твой отец лихо ныряет в повороты, и тихо радуюсь, что не сижу сейчас с ним в машине.

Я заканчиваю уборку на кухне, но мне по-прежнему кажется, что твои родители еще не окончательно уехали. Я знаю, что Ашленд находится в нескольких часах езды, но все равно чувствую, что они могут вернуться в любой момент и, горестно воздевая руки к небу, воскликнуть: «Мы забыли двигатель!», «Просто хотим взять еще один пистолет!».

Я пересекаю участок, чтобы задать полицейским пару вопросов. Труповозки уже нет. Я не видела, как она уезжала, так что теперь у меня странное ощущение, что они украли у меня Джеда; забрали его, пока я отвернулась.

У входа стоит большой черный грузовик. Я подхожу к двери и сталкиваюсь с выходящим Морони.

– Эй, осторожнее! – восклицает он, поднимая руки. Костяшки пальцев у него в синяках и ссадинах. Никак подрался с кем-то? Он опускает руки. Что именно он здесь делает?

– Вы, значит, и полицейский, и ветеринар?

– Просто хотел удостовериться, что он действительно умер. – Он почесывает шею. – Вы же знаете, каково здесь. Всех убивают, а трупов нет. – Он дразнит меня. Вместе с Тасией они наверняка надо мной смеются.