– Скажи.

– Ты цепляешься за это имя, как никогда не цеплялась за человека, который его носил. Лили Уайт. Такое невинное и непорочное, как белые лилии на лугу. Вот что тебе было нужно, не так ли?

Она сглотнула комок в горле.

– Ну же, отвечай громче, Лил! Я тебя не слышу. Названия не изменяют сути вещей. Ты цепляешься за это имя, будто оно может тебя очистить, как ты отскабливаешь от грязи этот стол или моешь полы у пастора. Как будто это искупает твои грехи… Я ведь прав, Лил?

Он принял ее молчание за согласие:

– Вот видишь, я знаю тебя как облупленную. Хитрить бесполезно, некоторые вещи пристают к тебе навсегда, и ты их ничем не отмоешь.

Все, что ей до поры удавалось, – это плакать беззвучно, но затем она не справилась, и следующий спазм рыданий разнесся по комнате.

– Не надо так расстраиваться, – сказал он спокойно. – Могло быть и хуже. Ты меня понимаешь, да?

Она кивнула.

– Не слышу.

– Да, Вик.

– Я вот о чем думаю: стоит ли вообще иметь с тобой дело? Временами ты меня подводишь, Лил.

– Мне жаль, Вик.

– Это ты сейчас так говоришь. Много раз ты меня разочаровывала. Сбежала с этим Уайтом. У меня ушли годы на то, чтобы тебя разыскать. Любой другой давно бы уже махнул на тебя рукой, но я так не сделал.

– Спасибо, Вик.

– Ты мне благодарна, Лил?

– Конечно же!

– В самом деле?

– Это правда!

– Тогда почему ты снова меня подводишь? Эта девчонка в «Лебеде»…

– Они не позволят мне ее забрать, Вик. Я пыталась. Я старалась, как могла, но их там было двое и…

Он ее не слушал:

– С ней можно было бы сколотить состояние, разъезжая по ярмаркам. «Мертвая девочка ожила». Публика будет валить толпами. Ты сможешь бросить работу у святоши, а твоя честная простецкая физиономия обеспечит нам очереди длиной в милю. Но вместо этого девчонка досталась Воганам, как я слыхал.

Лили кивнула. Он погрузился в размышления. «Быть может, на сегодня этим и закончится, – с надеждой подумала Лили. – Может, он отвлечется на свои мысли, как с ним бывает, когда набьет брюхо и успокоится насчет денег. Начнет строить всякие планы и забудет обо мне».

Но тут он снова подал голос:

– Мы должны держаться вместе, ты и я, понимаешь?

– Да, Вик.

– Это как прочная нить, которая нас связывает. Не важно, на какой срок мы расстаемся и как далеко друг от друга находимся, нить есть всегда. Ты это знаешь, потому что иногда чувствуешь ее рывки… Тебе ведь знакомо это чувство, Лил? Правда, это больше напоминает не рывок, а сильный удар под дых.

Ей это было знакомо. Она испытывала это много раз.

– Да, Вик.

– И мы оба знаем, что это такое, верно?

– Да, Вик.

– Родная кровь! – выдохнул он с удовлетворением.

Теперь он уже встал из-за стола, и круг света поднимался по ступенькам ее помоста. Потом свеча приблизилась к ее лицу. Она сощурила глаза. Виктор был позади слепящего пламени, и это мешало разглядеть его лицо. Лили почувствовала, как с нее сползает одеяло, после чего свет немного поиграл со складками ночной рубашки на ее груди.

– Я привык думать, что ты все та же девчонка, какой была когда-то. Да, запустила ты себя. Кожа да кости. А ведь была хорошенькой. В те годы. До того, как сбежала.

Он растянулся на матрасе. Лили подвинулась к стене; он занял освободившиеся дюймы пространства и обхватил ее рукой. Сквозь куртку чувствовалось, как худа эта рука, но она хорошо знала ее силу.

Он стал дышать глубже и вскоре захрапел. Она получила отсрочку – пусть и ненадолго, – но сердце продолжало колотиться в груди.

Лили не двигалась. Она лежала без сна и старалась дышать как можно тише из страха его разбудить.

Прошло около часа, свеча догорела и погасла, а в комнату начал просачиваться первый утренний свет. Он не ворочался и не потягивался, как обычно делают люди при пробуждении. Он не шевельнул даже пальцем, а просто открыл глаза и спросил:

– Сколько тебе платит пастор?

– Немного, – произнесла она как можно более слабым, якобы полусонным голосом.

Он достал из-под ее подушки кошелек, сел и вытряхнул монеты себе на ладонь.

– Должна же я на что-то покупать для тебя сыр. И ветчину, – жалобно сказала она. – Оставь мне что-нибудь. Хоть немножко.

Он хмыкнул:

– Ты сама не можешь толком распорядиться своими деньгами. Или ты мне не доверяешь?

– Доверяю, конечно.

– Хорошо. Это все для твоего же блага, и ты это знаешь.

Она слабо кивнула.

– Все это, – добавил он с широким жестом, так что она не поняла, говорит ли он о лачуге, о складе спиртного в сарае или о чем-то большем и не столь заметном, но включающем и все названное. – Все это не для меня, Лил.

Она смотрела на него. Приходилось смотреть. Имея дело с Виком, нельзя было упускать из виду даже мелочи.

– Это для нас. Для нашей семьи. Подожди, и однажды тебе не надо будет горбатиться на старого святошу. Ты будешь жить в большом белом доме, в десять раз лучше этого. Ты, я и…

Тут он прервал свою речь, но мысли его неслись дальше. Лили заметила, как смягчился его взор при виде картин будущего, которые он хранил в тайне, не поверяя никому.

– Вот это… – Он взмахнул кулаком, и она услышала звон зажатых в нем монеток. – Это твой вклад. Ты слышала, что я рассказывал о моем плане?

– Слышу об этом уже пять лет.

Эта тема всплывала регулярно. Вне зависимости от его настроения и от количества денег, им полученных, разговор об этом плане всегда его успокаивал. Его голос звучал тише, а взгляд становился не таким острым. Иногда при упоминании плана его тонкие губы кривились таким образом, что, окажись на их месте чей-то другой рот, это могло бы превратиться в улыбку. Однако он держал в секрете суть своего плана, как и все с ним связанное, и сейчас ей было известно не больше, чем в тот день, когда он в первый раз о нем упомянул.

– На самом деле плану гораздо больше пяти лет. – Ностальгия придала его голосу что-то вроде музыкальности. – Это тебе я сообщил о нем пять лет назад, а первым задумкам уже лет двадцать. А то и больше, если вспомнить хорошенько! – Это прозвучало так, словно он уже поздравлял себя с успехом. – И скоро время для него придет. Так что не волнуйся насчет своих пенни, Лил, они в надежных руках. Это все… – Его рот вновь скривился. – Это все ради семьи!

Он сунул пару монет обратно в кошелек, бросил его на постель и спустился с помоста.

– Я оставил в сарае ящик, – произнес он уже будничным тоном. – Кое-кто придет и его заберет. Как всегда. И еще пара бочонков на обычном месте. Ты не видела, как они появились, и не должна видеть, как они исчезнут.