Арина в отличие от названного брата была очень умна, Софья Михайловна всегда брала ее с собой в кабинет, где проводила сеансы с заключенными. Молодая женщина овладевала методиками гипноза и весьма преуспела в науке. Но ей было далеко до профессорши, та ухитрялась вводить самого закоренелого рецидивиста в транс одним поднятием руки. Ольга не понимала, коим образом жена профессора проделывает это, и один раз наивно сказала:

– Мне бы хотелось поучиться у вас, Софья Михайловна.

– Я всего лишь слабая тень Геннадия Андреевича, – резко ответила ученая, – с тобой занимается гений. Чего еще можно желать?

– Да, да, – поспешно закивала Олечка, – но вы… так быстро… раз – и клиент в измененном состоянии.

Софья Михайловна развела руками:

– Боюсь, не смогу это объяснить, само собой получается. Не обижайся, Олечка, ты станешь и кандидатом, и доктором наук, но для каких-то вещей нужен талант. В нашей семье ангел поцеловал только Геннадия Андреевича и… еще… Сонечку. Она уникальный ребенок, правда, если учесть ее корни, вспомнить отца…

Продолжать профессорша не стала, повернулась и ушла. Олечка застыла в недоумении. Маленькая Сонечка, дочь Арины, и впрямь поражала умом и сообразительностью. Стоило показать ей буквы, как она начала читать, едва ей объяснили сложение, как малышка сама додумалась, как вычитать, делить и умножать, стихи она запоминала с лету. Но при чем тут корни? Арина никогда не упоминала, кто отец крошки, эта тема в семье Нечаевых не обсуждалась.

Оля и Витя, молодые и свободные, работали бок о бок в одной комнате, много общались, и в конце концов Амур ранил их из лука. Свои чувства они тщательно скрывали, Олечка очень хотела защитить кандидатскую и понимала, что Софья Михайловна вполне может посчитать аспирантку наглой захватчицей. Пустили в дом нахалку, а та не растерялась, окрутила сына хозяйки, задумала пролезть в семью профессора. Поди докажи Нечаевым, что твои чувства искренни, а намерения непорочны! Профессорша любила сына, но считала его человеком недалеким, она явно сочла бы Ольгу расчетливой карьеристкой и постаралась бы живо избавиться от нее. Лучше получить диплом кандидата наук и тогда открыться. Исходя из этих соображений, днем Оля и Витя тщательно маскировались, зато по ночам позволяли себе все!

Виктор ждал, пока дом заснет, и на цыпочках крался в комнату к любимой. Олечка ощущала себя счастливой, диссертация писалась легко, работа с Нечаевым была интересной, да еще в придачу взаимная любовь. К тому же Софья Михайловна наконец-то по достоинству оценила деловые качества Ольги и разрешила ей присоединиться к Арине, позволила писать отчеты о своих сеансах. Вот тут-то Оля окончательно убедилась, кто в этой семье гений. Каких только вещей ни рассказывали о себе заключенные профессорше! Однажды Олечка в полном ужасе поскреблась в кабинет к Софье Михайловне и пролепетала:

– Надо что-то делать с Мотивихиным!

Супруга Геннадия оторвала взгляд от книги.

– Не понимаю вопроса. Сформулируй его четко.

– Вы вчера проводили сеанс с Гаврилой Николаевичем Мотивихиным, осужденным за превышение мер самообороны, – растолковала Оля. – Он с женой и тещей возвращался из театра, на них напал пьяный, убил женщин, а Мотивихин лишил мерзавца жизни.

– Да, – кивнула Софья Михайловна, – что тебя смущает?

– Вы разве не помните? – заблеяла Олечка. – На сеансе Мотивихин признался вам, что он сам нашел человека для убийства жены и тещи, а когда тот расправился с ними, уничтожил преступника и получил всего два года, малый срок. Гаврилу Николаевича пожалели все, включая прокурора, Мотивихин обманул суд и следствие! Но вам-то солгать нельзя, вы всегда до правды докопаетесь.

– Верно, – усмехнулась Софья Михайловна. – Мне даже не стоит пытаться врать. Мотивихин виновен в тщательно спланированном преступлении, тем интереснее с ним работать.

– Но… мы… должны… обязаны…

– Что? – склонила голову набок Софья Михайловна.

– Сообщить правоохранительным органам правду, – заявила Олечка. – Преступника судили за превышение самообороны, он вот-вот выйдет, на свободе очутится расчетливый убийца!

Профессорша сложила руки на груди.

– Ольга, видишь эти шкафы? В них папки с отчетами, к каждой приложена кассета. Большинство людей, с которыми я проводила сеансы, рассказывали такое, что кровь стыла в жилах. У каждого человека есть в памяти маленький закуток, куда лучше не соваться посторонним. Разве у тебя нет тайн?

– Но я никого не убивала, – решила поспорить Оля.

– Поэтому и находишься на свободе, – заявила Софья Михайловна. – Ступай, займись работой.

– Но Мотивихин!!!

Профессорша положила руки на стол.

– Ольга, мы не милиция или прокуратура, не дознаватели, не следователи, а ученые. Преступление Гаврилы Николаевича нам интересно исключительно как объект научного изучения. И мы не имеем права выдавать пациента, есть понятие врачебной тайны.

– А как же жертвы? – возмутилась аспирантка.

– Адвокат защищает клиента, священник исповедующегося, а врач недужного, – перебила ее профессорша. – Я и не такое слышала. Поверь, на фоне некоторых людей Мотивихин просто ангел, он осознал тяжесть содеянного, раскаялся, начал новую жизнь. Не скрою, я очень горда, что имею отношение к его исправлению.

– Вот только жена и теща негодяя не порадуются вместе с вами, – ляпнула Оля.

Софья Михайловна встала.

– Если твои принципы расходятся с нашими, то собирай вещи и уезжай. Диссертацию ты, конечно, у Геннадия Андреевича не защитишь, я порекомендую тебя Олесе Сергеевне Кузиной, лет через десять получишь заветный диплом. Пойди подумай и сообщи о своем решении.

Ольга Ивановна замолчала и посмотрела на меня. Я кивнула:

– Понятно, вы приняли их правила игры.

– А ничего другого мне не оставалось, – вздохнула психолог. – Работа близилась к завершению, только перед ученым советом я предстала не осенью того года, а через пять лет.

– Почему? – изумилась я.

– Случились страшные события, – поежилась Ольга, – началось с неприятности. После ужина я, как всегда, ушла в десять к себе и стала ждать Виктора, но он не пришел, около одиннадцати в доме возник шум. Это было очень странно, обычно в это время уже стояла полнейшая тишина, все спали. Я постеснялась выглянуть, приоткрыла дверь, слышу, Софья Михайловна кричит:

– Негодяй! Мерзавец!

Олечка сразу сообразила, что хозяйка ругает Виктора, в доме из мужчин был еще только Геннадий Андреевич, но ему таких слов жена никогда не скажет.

Аспирантка перепугалась, бросилась в кровать и затаилась, через некоторое время в мансарду вошла домработница Ирина.

– Оля, – позвала она.

– Что? – высунулась из-под одеяла аспирантка.