Она хихикнула и взглянула на мои руки.

– Как ты себя чувствуешь?

Я тоже посмотрел на свои спрятанные под кожаными рукавицами пальцы.

– Рана может в любой момент закровоточить. Лучше бы подождать, пока она зарубцуется, прежде чем отправляться в путь[48].

– Твои раны заживают очень быстро, дорогуша, а царю не терпится заполучить тебя. Его рабы в Бавеле мрут как мухи.

– Когда я увижу Саула и Маэля?

– Они уже поселились в Саду Ки и ждут тебя. Ты вернешься к ним после встречи с чудовищем. Удачи. Скоро ты получишь от меня весточку. Мы поговорим о… сам знаешь о ком.

Ее глаза описали дугу, чтобы указать мне на стоящего позади Хуннуву.

– Тсс, он ничего не знает, – шепнула она. – Впрочем, никто ничего не знает. Царица не сумасшедшая!

Она подмигнула, попятилась и вполголоса заключила:

– А теперь ты любезно поклонишься, чтобы очаровать мой народ, который ощутит, как глубоко ты его почитаешь в моем лице.

Я повиновался. Когда я выразил свое вынужденное уважение, толпа снова принялась рукоплескать мне. Я опять уселся в паланкине, и под исступленные крики «ура» наша процессия покинула Киш.

В пути я неотступно думал о Кубабе. Ее причуды, капризы, резкие перемены настроения, беспринципность, жестокость – все эти повадки создавали видимость смятения, дымку, которая скрывала главное: под своими многочисленными личинами Кубаба управляла страной. Ее цинизм – как и ее беспощадность – не был чертой характера: они шли на службу сообщества. Царица и ее город составляли единый организм. Когда Нимрод пришел убить ее, она была заранее предупреждена и могла скрыться вместе с Хуннувой, чтобы спасти свою шкуру. Однако она не отделяла себя от города: ее шкура покрывала крепостные стены, храмы были ее конечностями, дома – ее порами, горожане – ее кровью. Кубаба принадлежала Кишу, как Киш принадлежал ей. Последний образ, который я уносил с собой из этого города – старая дама подле своего нового любовника перед главными воротами, – характеризовал дух этого места: бурная растительность обвивала древние стены, камень и растения сплетались так же, как нежность и власть. Кубаба правила по-женски, скорее обороняясь, нежели нападая. В отличие от Нимрода, который ценой нескончаемых конфликтов ставил на первое место славу, престиж и экспансию, Кубаба предпочитала жизнь, покой и заботу. Если Нимрод постоянно стремился к большему, Кубаба довольствовалась тем, что имеет. Он жаждал, она наслаждалась. Ему недоставало, она обладала. И подданные каждого из них дышали в унисон со своим правителем…

Под причудливой маской Кубабы таилось глубокое понимание долга: защищать своих подданных от войн при помощи дипломатии, а не сражений; предотвращать воровство и агрессию силами порядка; гарантировать правосудие согласно провозглашенным принципам; обеспечивать благоденствие страны, прокладывая каналы, поддерживая и расширяя их, что увеличивало площадь плодородных земель; дублировать эту текучую сеть сплетением троп, которое обеспечивает проход караванов, развивает торговлю и позволяет строить постоялые дворы. Все, что укрепляло власть Кубабы, служило ее подданным. Она соединилась с ними, а они – с ней. И вместе они составляли гигантский организм.

Путешествие из Киша в Бавель занимало три дня. Я довольно быстро добился от своего эскорта права покидать паланкин и идти рядом, что уменьшило нагрузку носильщиков. Особенно обрадовался Роко, потому что до этого переизбыток почтения по отношению к нам не давал ему рыскать, вынюхивать, сновать туда-сюда, сворачивать в сторону и многократно обгонять караван и возвращаться ко мне.

Мы двигались по раскаленной земле, голову припекало. Огненное светило выжигало и неуклонно бледнеющую небесную лазурь.

Во время перехода я обратил внимание на то, что каналы благоприятствуют чувственности. Мне неоднократно случалось замечать на берегах, в траве, среди зарослей тростника или на дне канав обнимающиеся парочки. Влажность изобильной растительности привлекала людей, обдавала их своими пьянящими запахами. В Стране Кротких вод совокуплялись щедро. Это было следствием климата, потому что жара разгоняла кровь, а желание увернуться от солнца, обнявшись в тенечке, можно было отнести на счет умиротворяющей медлительности волн, которая звала к ласкам, или текущего рекой подслащенного пива, которое избавляло от опасений. Поощрение фривольности исходило также от Божеств. Среди них блистала Инанна. Эта Богиня любви, роскошная, пышнотелая, веселая, соблазняла, и соблазнялась, и была возлюбленной многих Богов. Ее свобода, сумасбродство и нахальство – наверняка взятые Кубабой за образец – допускали сосуществование противоположностей: порядка и беспорядка, мира и войны, доброжелательности и гнева, так что каждый узнавал в ней себя. Этой капризной и страстной «госпоже неба» соответствовала звезда, тоже странноватая, которая дважды, утром и вечером, в разных местах появлялась на небосклоне[49]. Эта мастерица шалостей согласилась, чтобы проституток называли «дочерьми Инанны», поскольку не порицала разврат; напротив, она его восхваляла. Рассказывали даже, будто как-то ночью она под сенью крепостных стен удовлетворила шесть десятков парней и не утомилась. Считалось, что эта разрушительница, царица изгоев и подонков, способна вложить коклюшки в руки смельчаков, доверить оружие девицам, нарядить барышню дамским угодником или наоборот, превратить мужчину в женщину, а женщину в мужчину – по-видимому, способ предложить поменяться ролями во время соития.

Я и прежде сталкивался с племенами, придававшими значение сексуальности, ее призванию к созиданию, что приближает человека к Богам, но Страна Кротких вод открыла мне нечто новое: за блудом следует эротизм. Внешне все оставалось прежним, кожа прикасалась к коже, тела сплетались, члены проникали в вульву, жидкости изливались. Но только внешне, потому что под поверхностью залегал богатый мир, тонкий и глубокий. Проникая друг в друга, люди получали доступ в зону сакрального, которое животные не замечали, а звери игнорировали: на территорию наслаждения. Она не имела отношения к природе, но восходила к Божествам. Так же, как Боги создали кулинарию, чтобы возвысить нашу потребность в пище, они изобрели наслаждение, чтобы усилить напряжение. Они указывали двуногим, как им преодолеть скотство и подняться на уровень искусства: смаковать, а не наедаться, длить наслаждение, а не совокупляться. Так утверждалось человеческое в человеке.

«Сладострастие представляет собой религиозный долг» – это послание повсюду распространяли храмы Инанны; миссия всякого, кто поклоняется ей, наслаждаться и дарить наслаждение; чувственное свершение являет собой свершение духовное; превосходить себя следует, много и хорошо занимаясь любовью; эротика – это завоевание, которое отрывает человека от земли и ведет на небеса.

Днем и ночью все вокруг оглашалось криками, вздохами, хрипами и похотливым пыхтением. Свидания звучали радостью. Как известно, чем сильнее разгорается желание, тем более звучным оно становится; любовники соревнуются в рыках, завываниях и реве: одни подхлестывают волну