Потом все стихло. Где-то вдали совсем не по-женски захрапел Беатриса, чуть ближе, в зале, вздрагивал и скрипел пружинами Индиана. На кухне шуршали полиэтиленовыми пакетами котята.

– О чем ты думаешь? – спросила Жанна.

– Ни о чем.

– Считаешь?

– Угу.

– Что?

– Линии на обоях. Гудки машин. Смотрю на часы и засекаю, сколько гудков в минуту.

– Сколько?

– В среднем две целых, три десятых.

– А я думаю.

– О чем?

– О всякой ерунде. Мечтаю.

– О чем?

– Я же говорю, о всякой ерунде.

– Я тоже иногда мечтаю.

– Разве в сорок лет мечтают?

– Конечно.

– Жизнь не отучила? Хоть что-то сбылось?

Я думал всего секунду.

– У меня все сбылось. Учеба, работа, Париж.

– А любовь?

– Не знаю. А ты о чем в детстве мечтала?

– Как все девчонки о белой фате и прекрасном принце, – Жанна рассмеялась.

– Между прочим, иногда страшно, если мечта начинает исполняться, – сказал я.

– Почему?

– А вдруг разочаруешься. Лучше уж мечтать ее бесконечно.

– Как это?

– Ну вот, например, мечтал, Париж, Париж, Париж. Приехал, а там жвачка на асфальте у собора Парижской богоматери.

– Разочаровался?

– Немного.

– Я тебя поняла.

В это время в зале зажегся свет. Проснулся Джонс. Он принялся скрипеть половицами и вздыхать. Видимо вспоминал план. Минут через десять он лег, но в течение ночи просыпался еще несколько раз. Я невольно смотрел в это время на светящийся циферблат, и заметил одну особенность – он просыпался через каждые два часа. Ровно. Секунда в секунду. Ходил десять минут и снова падал сопеть.

В открытую форточку тянуло гарью. Наверное, это дорожные работники варили асфальт. Они работали ночью, потому что днем в такую жару любая работа немыслима. На фоне луны летали черные точки гудрона, как пепел от сожженных писем. Их плавные танцы нагоняли фиолетовую тоску, будто все старые девы города, выбрав эту ночь, разочаровавшись в безответной любви, сожгли свои глупые послания красивым и умным мальчикам, которые превратились из-за отсутствия нежности в пузатых и глупых пьяниц.

Всю ночь мне снилась наша московская квартира. Мы с женой переставляли мебель. Мебели было много, она была громоздкая и с места сдвигалась с большим трудом. Вокруг нас слонялась Элла Жуткер и давала ценные указания. Открыв глаза, я с облегчением увидел лежащую рядом в неудобной позе, Жанну с титьками наружу. Подумал, что мне совсем не хочется в Москву.

Еще я вспомнил, что согласился вчера на немыслимую авантюру. Почему-то от этой мысли у меня не похолодело на сердце и не застучало в висках. Я был готов отвечать за свои слова. Единственное, мне хотелось разобраться: мое согласие на возвращение Мэрилин – это храбрость, или проявление малодушия? Чтобы отважиться на такое, нужно иметь определенную долю мужества, но с другой стороны я согласился под давлением. Надо бы поразмыслить.

Я дождался, пока проснулась Жанна, нацепил спортивную форму и отправился умываться. В зале на кресле сидел Индиана. Он держал в руках Беатрисину коробочку и заворожено смотрел в замочную скважину. Я позволил себе отвлечь его от этого занятия.

– Ну, как, – спросил я, – вспомнил план?

– Ага, – не совсем уверенно ответил он.

– Я слышал, что ты ночью часто просыпался. Причем, через одни и те же промежутки времени. Индиана ухмыльнулся.

– Это мои биологические часы, – пояснил он. – Я пять лет по ночам записывал пиратские фильмы. Средняя запись одного фильма – где-то два часа. Я привык просыпаться через два часа, чтобы сменить кассеты. Для того чтобы поменять первую копию на SVHS, вытащить записанные бобины и вставить чистые, нужно минут пятнадцать. После этого я опять ложился. Давно уже не занимаюсь этим, а привычка осталась. Ничего не могу с собой поделать.

Беатриса на кухне жарил котлеты. Он уже напомадился и нарумянился. Прямо невеста на выданье. По хате летали заманчивые запахи.

Минут через пятнадцать мы все встретились за кухонным столом.

– Ну, что, заговорщики, – спросил я, – никто не передумал?

Этим вопросом я только обидел своих приятелей. Все они рвались в бой.

– Давай, рассказывай свой план, – сказала Жанна Индиане.

– У меня все записано, – попытался встать Джонс.

– Записи потом, – остановил его Беатриса. – Изложи его в общих чертах.

Индиана зарделся от всеобщего внимания.

– На самом деле планов три – мы решим, какой применить. Возможно, что придется действовать по обстановке. Тогда детали планов могут спутаться. И действия поменяться местами.

Ну что ж. Начало было грамотным и многообещающим.

– Самый первый и самый сложный план – начал Джонс, – это когда мы при помощи альпинистского снаряжения спускаемся с крыши здания до нужного нам этажа. Вырезаем в оконном стекле круг и проникаем внутрь. Беатриса открывает сейф, и мы все эвакуируемся опять через крышу. Первоисточник – фильм «Западня» тысяча девятьсот девяносто девятый год, «Двадцатый век Фокс», в главных ролях Шон Коннери и Кетрин Зета Джонс. Бюджет шестьдесят шесть миллионов, общие сборы – двести тринадцать миллионов долларов.

Мы с Жанной переглянулись. Сомнение царило и на лице Беатрисы.

– А как мы попадем на крышу? – поинтересовался он у Джонса.

– Это я еще не додумал. Вертолет слишком дорого, – на полном серьезе ответил тот.

– Хорошо, что еще? – разочарованно спросила Жанна.

– Второй план – подкоп, – с энтузиазмом продолжил Индиана. – Мы снимаем квартиру на первом этаже, недалеко от нужного нам здания и роем ход. Проникаем по нему в офис, дальше все так же. Этот план более трудоемкий, но и более безопасный. Эвакуация упрощена. Из инструментов нужна только лопата. Первоисточник – «Одиннадцать друзей Оушена» «Уорнер броз» две тысячи первый год…

– Хорош… – перебила его Жанна. – С тобой все ясно. У третьего плана первоисточник – «Джеймст Бонд – агент ноль, ноль, семь»?

– Нет. «Афера Томаса Крауна»… – обиделся Джонс.

По нашим лицам он понял, что что-то не так.

Я подумал, что мы связались с шизофреником, а вслух сказал:

– Операция отменяется.

– Почему? – не понял Индиана.

– Индиана – это полное имя, а как будет уменьшительно ласкательное? – спросил я.

– Инди, – сказал Джонс.