– Увидимся во «Фрейе и Джорджи» в понедельник, Бен. Хороших тебе выходных.

– Договорились. Джонас, рад был знакомству. Анна, я тебе позвоню.

Анна хотела бы не видеть боли в глазах Бена или высокомерного выражения лица Джонаса. Да что с ними обоими не так? Бен не мог ей позвонить, потому что она не давала ему номера своего телефона. И зачем Джонасу понадобилось соревноваться с Беном в возможности вызвать такси? Мир, которым она наслаждалась за полчаса до этого, испарился, как туман под солнцем, когда Анна вышла из здания «Мессенджера», остро ощущая на себе взгляд Джонаса.

После пяти минут такого пристального внимания она не выдержала:

– Что ты на меня уставился?

– Я не уставился.

Анна резко остановилась, разозлив прохожих, едва успевших избежать столкновения.

– Уставился. И что это было за представление?

– Где?

Анна скрестила руки на груди:

– Джонас, прекрати, ты знаешь, о чем я. Ты был очень груб с Беном.

– Не был. Я пожал ему руку. Что еще мне, по-твоему, нужно было сделать, пригласить его на танец?

– Ты смотрел на него так, словно он целился в тебя из пистолета.

– Он первый начал.

Громко застонав, Анна снова пошла вперед. Она не знала, что Джонас решит проведать ее на работе, как не предвидела и того, что Бен пригласит ее выпить. И то, что должно было стать приятным развлечением, превратилось в третью мировую: идти домой с Джонасом она согласилась только для того, чтобы его враждебность не переросла в нечто большее. Теперь же она жалела, что не приняла приглашение Бена и не отправила Джонаса домой, привести в порядок свою глупую голову истинного мачо…

– Анна! Ну не будь такой! Что я мог сделать, если он мне сразу не понравился?

– Я и не просила проникаться к нему симпатией! И встречать меня сегодня не просила тоже.

– Значит, лучше бы я не приходил?

Он поравнялся с ней, и Анна пожалела, что не избавилась от обоих, чтобы заняться своими делами.

– А теперь ты просто жалок. Что с тобой не так? Бен мой коллега и друг.

– Друг, который хочет залезть тебе в трусики.

Она снова остановилась, ощетинившись:

– И что, если так? Каким образом это касается тебя?

– О! Вот как, значит?

– Ничего это не значит! Но какая разница, что я говорю? Если ты решил, что именно это и происходит, если ты меня не слушаешь, зачем мне пытаться тебя переубедить? Ты называешь себя моим другом и при этом только что опозорил меня перед коллегами. Какое ты имеешь право что-то за меня решать?

– Анна, стой. – Джонас вскинул руки, слишком поздно осознав свою ошибку. – Слушай, я просто чересчур бурно отреагировал, вот и все. Ты это хочешь услышать? Мне не понравились его манеры. Но я знаю, что это не твоя проблема. И я не должен был так себя вести, особенно у тебя на работе. Прости. Давай где-нибудь сядем и просто поговорим. Я не хочу, чтобы ты на меня злилась.

Но Анна услышала уже достаточно. Хоть он и извинился, Джонас явно считал, что Бен пытается ее использовать, а она слишком глупа, чтобы это понять. Он думал, что она – невинная сельская дурочка, которая нуждается в защите. Что было просто абсурдно. Почему он отказывает ей в собственном уме? Она всегда считала Джонаса своим ближайшим союзником – тем, кого не тронули те мелочность и низость, которыми, похоже, было одержимо большинство горожан. Его прямодушное отношение к жизни стало для Анны глотком свежего воздуха, она привыкла рассчитывать на его способность во всем находить положительные стороны. Но сегодня она увидела ту его грань, которая совершенно ей не понравилась, – и поставила под вопрос все остальное.

– Извини. Я иду домой.

– Тогда давай я тебя провожу…

– Нет. Оставь меня.

Она не стала садиться в автобус, решив, что Джонас воспользуется этим, чтобы поехать вместе с ней. Вместо этого она бросилась в сумасшедшую давку пятничного метро, не обращая внимания на то, как сильно ее толкают неторопливые пассажиры. Пространство ей сейчас не требовалось: возможность шагать свободно давала слишком много времени для размышлений. Вместо них Анна сосредоточилась на безымянной, безликой толпе, чтобы убежать от реальности, чтобы думать только о том, как отвоевать себе место. Час спустя, сделав извилистый круг, она наконец оказалась дома и обнаружила у своей двери букет цветов и записку: «Прости, я идиот».

«Да, идиот», – согласилась она, закрывая за собой дверь квартиры.

В тот вечер, все еще раздраженная, Анна выключила телевизор и прислушалась к приглушенным звукам из соседних квартир. Снаружи полицейская сирена прорезала отдаленный шум машин, вспышки синих огней ненадолго осветили ее гостиную. Она прошла на кухню, чтобы включить чайник, и присела на стол. В голове гудело, мысли путались, но, когда чайник вскипел, она проигнорировала его и отошла в сторону.

Коробка с морскими стеклами и ракушками все так же стояла на обеденном столе. Сев на стул, Анна потянулась за ней, позволила пальцам скользить по холодным стеклам и шершавым раковинам. Да как Джонас смеет думать, что это его право – выбирать для нее друзей? И Бен, столкнувшийся с Джонасом, как дуэлянт восемнадцатого столетия, ничем не лучше. Пусть ее жизнь, по мнению остальных, была тихой, это никому не давало права диктовать ей свои условия. С детства ее окружали многочисленные незваные комментаторы – люди, которые считали, что им виднее и понятнее, что ей нужно делать. Соседи, предполагаемые друзья, завсегдатаи паба в Полперро – все они публично выражали свою жалость, плохо при этом скрывая, что забота об Анне для них только повод в открытую сплетничать о семье Браун. Она надеялась, что переезд в город и неторопливо обустроенное существование положили этому конец.

Не вышло.

Она вытащила из белой картонной коробки тонкий кожаный шнур, вынула зелено-голубую подвеску из морского стекла. Аккуратно пропустила шнурок через кольцо серебряной проволоки, сдвинула бусину до конца, где был завязан маленький двойной узел.

Джонас не имеет права составлять за меня список друзей…

Маленькая витая раковина последовала за бусиной.

…и Бен не имеет тоже…

Бледно-зеленая стекляшка отразила свет лампы над ее головой, скользя по шнурку.

Никто не имеет права решать за меня…

Шершавые раковины с перламутром и матовые стеклянные бусины поочередно проходили через ее пальцы, пока Анна размышляла над ответом. Медитативные действия помогли успокоить разум, и, по мере того как росло ее творение, начала зарождаться уверенность.

Это моя жизнь.

Откинувшись на спинку стула, она взглянула на законченную цепочку бусин, раковин и кожи. Обернула ее вокруг запястья, связала оба конца шнурка, завершая браслет. Он оказался простым, но по-своему красивым, и напомнил ей о сокровищах корнуолльских пляжей, где она играла много лет назад.