Да пошло оно все!..

Я решительно налил полстакана настойки и выпил, не закусывая. Пойду к Зосиме, решил я, открывая новую пачку "Мальборо".

Интересно, как там поживает Пал Палыч?

Пал Палыч поживал прекрасно. Он сидел на половине Зосимы и задумчиво допивал вторую бутылку водки.

С первой ему помог справиться мой приятель.

Теперь Зосима дремал, устроившись на широкой деревянной лавке, исполняющей в его избе роль дивана.

Наверное, новая порция спиртного, излившись на старые дрожжи, завалили старого вояку как мамонта.

На мое приветствие он отреагировал лишь слабым мычанием. Похоже, Зосима даже не понял, кто зашел в избу.

– Выпьешь? – вежливо спросил Пал Палыч, в то же самое время наливая мне граненый лафитник.

– Ваше здоровье, – вернул я чиновному клиенту Зосимы приветливую улыбку, и отправил водку по назначению.

Пал Палыч задумчиво кивнул и начал жевать пучок укропа, макая его в солонку. Мне закусывать не хотелось, и я, закурив, задумчиво уставился в окно.

Дождь прекратился, но тучи упорно не хотели отправиться восвояси. Они немного отощали, но их чрева все еще имели изрядный запас воды, готовой излиться на землю от малейшего прокола. Даже птицам это было понятно; они не поднимались ввысь, стараясь летать ниже границы облаков – чтобы ненароком не нарушить целостность их тонкой оболочки.

Наши тихие посиделки нарушил дед Никифор. Его длинный утиный нос, учуяв запахи спиртного, смешно зашевелился. Блеклые старческие глаза жадно уставились на бутылку, но когда дед увидел, что она пуста, нос опять стал бесформенным и уныло опустился к низу.

– Доброго вам здоровьица! – задребезжал он надтреснутым голосом и поклонился в сторону Пал Палыча, восседающего за столом с непроницаемым лицом Будды; только без улыбки.

Пал Палыч даже не заметил, что нашего полку прибыло. Похоже, мыслями он был очень далеко.

– Здравствуйте! – сказал я как можно мягче – негоже обижать небрежным отношением старых людей, какими бы вредными они не были. – Как поживаете?

– Живем, хлеб жуем, – ответил, присаживаясь к столу, дед Никифор. – Вот только беда – жевать нечего.

– Угощайтесь, – поняв намек, я рискнул на широкий жест, так как Пал Палыч никак не реагировал на появление старика.

А стол, судя по разнообразию продуктов, накрыл квартирант Зосимы. Хозяин расстарался лишь на хлеб, маринованные грибы и квашеную капусту.

– Благодарствуем… – Дед Коськин покосился на пустую водочную бутылку и тяжело вздохнул.

– Там… – вдруг подал голос Пал Палыч. – Под лавкой, – уточнил он, посмотрев на меня сумрачным взглядом. – Закатилась…

Дед Никифор даже вздрогнул, услышав несколько охрипший, басовитый голос Пал Палыча. Я полез под лавку и нашел еще одну, нераспечатанную, бутылку финской водки. Дед Никифор тут же оживился и нетерпеливо заерзал на табурете, рискуя сломать довольно хлипкую деревянную конструкцию.

– Наливай, – опять подал голос Пал Палыч.

Я не стал мешкать. Когда рюмки были наполнены, Пал Палыч тряхнул головой, прогоняя навеянную спиртным вялость, и спросил:

– А где Зосима?

Видимо он забыл, что его собутыльник дрыхнет уже битый час.

– Спит, – коротко ответил я, и подцепил на вилку маринованный гриб.

– Разбудите, – с пьяной настойчивостью боднул крутолобой головой Пал Палыч.

– Пусть отдыхает, – осторожно вмешался в наш диалог дед Никифор. – Вы молодые, вам все нипочем, а нам, старикам, уже того… покой нужен.

Я едва не рассмеялся, когда старик Коськин не сдержался и воровато посмотрел на бутылку. Его "забота" о Зосиме была прозрачней финской водки. Просто дед Никифор моментально смекнул, что делить поллитру на троих гораздо выгодней, нежели на четверых.

– Ну, раз так… – Пал Палыч выцедил водку врастяжку, как драгоценный бальзам.

Дед Никифор свою порцию выпил не менее бережно – чтобы не пролить ни капли. А затем он принялся опустошать стол.

Несмотря на худосочность, старик Коськин метал харчи почище борца сумо. Не успел я и глазом мигнуть, как дед буквально проглотил содержимое большой банки импортной тушенки (видимо ему понравилась яркая этикетка), а затем с таким же рвением принялся за деликатесную колбасу. При этом хлеб он игнорировал. Наверное, чтобы больше влезло давно не виданных городских продуктов.

Пользуясь тем, что Пал Палыч снова погрузился в транс, я налил деду вторую рюмку, которую он с благодарностью и оприходовал, чтобы приналечь на харчи с еще большим усердием. Я свою очередь пропустил; мне и так было хорошо. Дурные мысли растаяли, и в голове замелькали соблазнительные женские образы. Интересно, с какой стати?

Насытившись, дед Никифор просительно посмотрел в мою сторону. Улыбнувшись, я угостил его "Мальборо". Старик курил мало, эпизодически, но упустить такой случай – покейфовать на всю катушку, да еще на дармовщину, – не мог.

– Кх, кх!.. – Он степенно прокашлялся и, пыхнув дымом, многозначительно сказал: – Чудеса у нас творятся.

– Это вы о чем? – спросил я, насторожившись.

– Маята кругом, одна маята… – Дед сокрушенно покачал дынеобразной головой с пучком редких и тонких волос. – Нет покоя. Ходют тут всякие… все выспрашивают. – Он хитро прищурился. – То одни, то другие.

Всяких штук мудреных навезли. Некоторые похожи на телевизор, только ничего не показывают.

– Да ну? – Я удивился настолько ненатурально, что даже испугался той дикой фальши, которая превратила мой баритон в фальцет.

Бросив быстрый взгляд на Пал Палыча, я убедился, что чиновный дачник вообще ничего не слышал. На его неподвижном лице не дрогнул ни единый мускул, а глаза, смотревшие куда-то вдаль, были пугающе пусты – как Земля в первый день творения.

– Хотите сказать, что вернулись врачи? – ляпнул я наугад.

– Нет, те уехали. Нынче другие нагрянули. Вчера, под вечер. Сурьезные…

– Что значит – серьезные?

– Мрачные. Врачи были смешливыми, позволяли себе это самое… – Дед Никифор выразительно щелкнул себя пальцем по горлу. – Притом, регулярно. А эти – ни-ни. Как нерусские. Только чай.

– Ну, а мне-то какое до них дело?

– Так ить они тобой соколик, интересовались.

– Неужели? – спросил я, натянуто ухмыляясь. – Вот те раз… Наверное, перепутали меня с какой-то знаменитостью. Или разведали про мои рыбацкие подвиги. Сеть у вас, случаем, не просили?

– Как же, так я им и рассупонился… – Дед Никифор снисходительно растянул тонкие сухие губы в язвительной ухмылке. – На чужой каравай рот не разевай. Сеть почти новая, дорого стоит… – Тут он бросил на меня быстрый взгляд.