Как жестко он это произнес! Корделия вздрогнула от такого тона.

– Все знают, что брать чужое без спросу нехорошо.

– Я не это имел в виду. – В глазах Донатьена промелькнуло нечто такое, отчего Корделия предпочла промолчать.

Кто он такой, этот мастер масок, о котором никто ничего не знает, если спросить напрямую, но великолепными работами которого все хотят завладеть, пусть даже ценой полного разорения или воровства. За его маски могут отдать целое состояние, как будто те способны сделать красавцами уродов и превратить людей в волшебных существ. Однако если кто-то попытается их украсть, то смельчака ожидает страшная смерть.

Корделии вспомнился паж, который украл маску и наутро был найден не только мертвым, но и жутко изувеченным, а маска оказалась пришитой к его коже прочными нитками. Очевидно, ее пришивали, когда он еще был жив, потому что под ней застыла такая гримаса ужаса и боли, что можно было подумать, будто бесы всю ночь портняжничали над его лицом.

Ну, не бесы, а злобные карлики, сказал бы на это Донатьен, он во многом обвинял каких-то карликов. Корделия не придавала его словам значения.

Зато ужас от того, что сделанной специально для нее маской мог владеть кто-то другой, ледяной рукой сдавил ее сердце.

Маска определенно было та самая. Гладкая, золотая и бесценная. Уши, расходящиеся в форме ангельских крыльев, скрывали голову покойницы почти целиком. Золотые губы, казалось, кривятся в надменной улыбке над мертвым телом.

– Сними ее! – попросила Корделия. – Без маски я смогла бы опознать труп.

Конечно же, золото – это не кожа и не бархат. Его нельзя было пришить к лицу усопшей никакими нитками. Разве только прибить гвоздями. Только маска выглядела совершенно неповрежденной. И все же Донатьену пришлось постараться, чтобы отодрать ее от мертвого лица.

Когда он это сделал, золотая пластина осталась такой же гладкой, как и была. Но труп… Глаза Корделии округлились от ужаса при виде обожженного лица, которое скрывала маска. Даже не лица. Там, где было лицо, остался один сплошной ожог, будто вместо золотой маски на него наложили раскаленный чугунный лист, выжгли ноздри и глаза, прожгли плоть насквозь до кости.

Ее чуть не стошнило. Она с трудом заставила себя взять маску. Золотая ручка не обожгла ей пальцы. Но казалось, что маска смеется. Она сияла, как солнце, но, как выяснилось, могла сжечь точно так же, как оно.

– Святые небеса! – пролепетала Каитана, очевидно только сейчас явившаяся забрать свою гондолу, для чего ей потребовалось выползти из какого-то кабака. Наверняка она проиграла там все деньги, которые вчера заплатил ей Донатьен, и была не вполне трезва, поэтому и не слишком испугалась. Кажется, она хотела перекреститься, но не посмела этого сделать в присутствии Донатьена.

Впервые в жизни Корделия встретила подругу угрюмым молчанием. Раньше при виде такого она бы принялась неистово молиться, побежала бы в ближайшую церквушку, прочла какой-нибудь псалом за упокоение несчастной безымянной души, но не сейчас… Сегодня она стала другой. Какой-то более возвышенной и отстраненной. Она не может больше мелочно размениваться на молитвы. Сегодня ночью Донатьен как будто попытался купить ее душу. Отчасти ему это удалось.

Корделия смотрела на обезображенный труп и вместо того, чтобы гадать, кто мог сотворить такое, считала, что воздаяние за грехи этой женщины оказалось заслуженным. Она украла маску ангела, некую святыню, которую нельзя было трогать никому, кроме одного-единственного владельца. И вполне вероятно, украла не только для себя. Две женщины мечтали украсть ее лицо, а не только маску. Но маска как будто смеялась над ними.

Корделия еще раз окинула взглядом пастельное платье, украшенное ноготками. Она вспомнила, где видела эту даму. Точнее, с кем ее видела. Когда Анджела толкнула Корделию на балу, рядом была женщина, которая теперь уже мертва.

– Это Джованна Спаларцо, – произнесла она удивительно чистым голосом. – И еще вчера она была жива.

И весьма агрессивна, хотелось добавить ей. Теперь же у Джованны не осталось даже век, на которые можно положить монеты для уплаты Харону. Всю плоть на ее лице съел сверхъестественный огонь. А золотая маска в руках Корделии торжествующе улыбалась.

Когда-то Джованна Спаларцо ходила вокруг каналов и высматривала богатых клиентов. Теперь по ее стопам как будто тянулся кровавый след. Корделия весь день бродила по тем же местам, и ей казалось, что она видит окровавленные следы.

Возможно, это были лишь галлюцинации. Как и бледные русалочьи руки, скользившие по краям гондол и каменистым кромкам берегов. Они манили ее за собой в воду, но Корделия на это не велась.

Она помнила, что говорил ей Донатьен: «Если испугаешься, дашь им власть над собой. И чем сильнее боишься, тем больше эта власть». Корделяя повторяла его поучение про себя снова и снова. Чтобы остаться неприкосновенной для них, она не должна бояться.

В спальне Донатьен показал ей шрам, оставленный на груди одной из его ночных любовниц, выползшей из моря.

– Она пришла в полной темноте, – рассказывал он. – Вернее, не пришла, а вползла в окно. За ней оставался влажный след. Я не зажег свечей в ту ночь. С тех пор я больше никогда не сплю без света.

– Что между вами произошло? – допытывалась Корделия.

– Ничего. – Он печально покачал головой, словно сам не мог этого постичь. – С русалкой нельзя иметь половое сношение, ведь у нее нет половых органов, во всяком случае человеческих, да и ноги тоже отсутствуют. С ней можно только целоваться и чувствовать, как скользят по тебе ее хвост и плавники, как пальцы с перепонками придирчиво изучают тебя. Они касаются так, будто сама человеческая плоть является для них чем-то вроде съедобного плода. А потом из сладких губ показывается язык, похожий на раздвоенные хвосты медузы.

– Ее язык оставил этот шрам. – Корделия любовно провела по все еще воспаленному рубцу, он был ветвистым и впалым, как будто Донатьен когда-то долгое время пригревал у себя на груди живую медузу и она поедала его плоть возле сердца.

– Похоже на метку дьявола, правда? – он усмехнулся.

– Так бы сказали в инквизиции.

– Но они бы не поняли. – Его взгляд застыл где-то в воспоминаниях. – Я зажег свечи, чтобы видеть, кто меня ласкает, и увидел ее язык, жуткий, как щупальца осьминога. Я чуть не сжег ее саму в ту ночь, но она уползла от огня, едва занялись пламенем ее волосы. Пряди выглядели как водоросли, но горели хорошо.

– А шрам? Ты ведь говорил, что эти существа не могут причинить тебе зла.

– Верно. – Он задумчиво запахнул ворот рубашки. – Но я сделал ошибку в ту ночь.

– Какую?

– Я испугался!

Поэтому Корделия старалась не бояться ничего, но это давалось ей лишь через силу. Страх – главный враг человека, когда сталкиваешься со сверхъестественными созданиями. Если не бояться, то никто не сможет причинить тебе вреда. Никто бы и не смог, если б она не чувствовала себя трусихой. Но опасения и тревоги вечно следовали за ней. Вероятно, именно поэтому раньше она так часто молилась в церквях. Она всегда чего-то боялась. Инстинкты подсказывали ей, что опасность поджидает ее где-то впереди.