— Я не имею права рассказывать вам, из какой страны я приехал, но участок у меня прекрасный. Килограмм мяса там стоит всего восемнадцать драхм!

В середине восьмидесятых такая конспирация была уже ни к чему. Участков было очень мало: Англия, Франция, Италия, Бельгия. Соответственно — четверо Участковых, остальные — штабные работники и руководство.

Обсуждались успехи и провалы. Мне пришлось подробно рассказать про историю с Чибисом. Говорили про ошибки в составлении отчетов, промашки «орлов». В целом картина была приемлемая: мы проводили 35–36 операций в год. На них в среднем приходился один провал. Мы побеждали КГБ даже статистически. Наши «орлы» снабжали литературой «контакты», которые занимались ее распространением внутри страны.

Я задал вопрос: не легче было бы применять бесконтактное распространение наших листовок непосредственно силами «орлов»?

Бригитта возразила, сказав, что наша основная цель — создание широкой подпольной организации.

Я задал встречный вопрос: если у нас в год проводится 35–36 операций, часть из которых — неудачные. Если некоторые наши «контакты» читают литературу сами и передают лишь близким друзьям. Если часть «контактов» захватывается противником; если один «орел» может провезти на теле максимум килограмм-два литературы; если некоторые «контакты» не имеют связи больше года, а своей радиостанции у нас нет, — то сколько столетий нам потребуется, чтобы создать широкую разветвленную организацию на территории одной шестой части суши с населением около 300 миллионов человек?

Помолчали. Потом риторически спросили — так что же нам, ничего не делать?!

Да нет, я говорил о том, что нужно максимально распространять нашу литературу разными каналами. Ведь вся наша борьба — информационная. Советский режим существует; пока у него есть монополия на информацию. На свободную полемику и состязательность он не способен.

Дело в том, что в «Закрытом секторе» почти сплошь работали дети эмигрантов. Те, кто родился и вырос на Западе. Старики учили их. Но учили в другое время. Похоже, что ориентироваться в новых условиях эмигрантским детям будет очень трудно.

Я вспомнил, как предлагал Алексу через наших «орлов» рассовывать листовки по почтовым ящикам. Он сказал, что в советских домах это невозможно: в почтовых ящиках в подъездах домов слишком маленькие круглые дырочки, сквозь них ничего не пролазит! Наверное, почтальон ходит с ключом от каждого ящика. Ему «орлы» так рассказывали. Ведь сам он в России никогда не был.

Ну что тут скажешь? Я вспомнил индийскую сказку про четырех слепых и слона. Каждый из них пощупал ту часть животного, возле которой стоял. После этого каждый из них с пеной у рта доказывал, что слон похож: на канат (хобот), на стену (бок), на колонну (нога) и на веревку (хвост).

Однако мое выступление имело последствия. Алекс разработал систему «подвесок» — четыре пачки маленьких листовок, скрепленные между собой крестообразно бечевкой, забрасывались на дерево в парке или прикреплялись к какому-нибудь выступу дома. «Орел» после этого уходил. Бечевки, скрепляющие листовки, держались вместе с помощью крупной капли специального клея. Клей под воздействием влажности воздуха вскоре размягчался, и бечевки расходились. Ветер разносил листовки в самых разных направлениях. В Москве и Питере было проведено несколько таких забросов. В листовке был указан адрес. Из страны поступило несколько отзывов. Можно сказать, что затея удалась.

Но вскоре началась перестройка. Так что закрытый способ распространения стал не нужен. «Закрытый сектор» — тоже.

Во время очередного приезда в штаб я попросил Романыча о встрече. Старик терпеливо выслушал мой рассказ об Англии и о том, что на этом участке я больше находиться не могу.

— Понимаю… Я сам был в Англии несколько раз, и мне эта страна не особенно понравилась. Ну что ж, подумаем. «Орлов» можно отправлять из разных стран. Сначала поживешь во Франкфурте, а мы пока подыщем тебе другой участок. Может быть — Дания.

Меня этот вариант устраивал. К англичанам привыкнуть нелегко. Хотя спустя несколько лет я понял, что во многом грешил против жителей Альбиона.

Жизнь секретного агента может показаться романтической и увлекательной. В кино. В молодом возрасте.

Но вся секретность, которая окружала мою работу, во многом была половинчатой, непродуманной и неоправданной.

Я жил по адресу, который никто не должен был знать. Номер телефона — тоже. Но ведь в колледже я учился под своей настоящей фамилией. Знакомишься с человеком, он (логично) спрашивает твой адрес и телефон. А ты начинаешь выкручиваться, рассказывать что-нибудь про строгую квартирную хозяйку, которая запрещает водить в дом гостей и даже звонить тебе но телефону!

Стоишь возле станции метро в лондонском Сити, беседуешь с «орлом», который знает тебя под именем Стив. А навстречу тебе идет симпатичная девушка, с которой ты познакомился в колледже, и ласково так говорит: «Привет, Андрей!» Хорошо, что «орел» тогда этого не расслышал.

Да и адрес в Бекенгеме был известен, он даже стоял на наших листовках.

А снимать другую квартиру не позволяло наше скромное жалованье. И начальство ни о каких отступлениях от правил конспирации слышать не хотело.

При любой возможности я срывался в Париж. Ла-Манш не так уж широк, и по деньгам я мог себе это позволить, а остановиться в Париже мне было у кого.

Девушка, из-за которой началось мое увлечение Францией, вышла замуж, но увлечение осталось, тем более что французский я уже подучил. Не забывать же язык из-за ушедшей любви? Париж я исходил вдоль и поперек, нагом даже показывал его знакомой парижанке, чем вогнал ее в краску. Я утешил ее тем, что приезжие обычно знают чужие города лучше, чем их коренные жители.

Во время одного из таких вояжей я, как обычно, остановился у Прохоровых, которые жили на окраине. Утром поехал в центр — обменять фунты на франки и пошляться по городу. В маленьком кафе напротив Дворца правосудия я обычно писал открытки родным в Питер. Они потом удивлялись, что я вроде в Германии живу, а открытки все время из Парижа приходят. Но из Лондона я им открытки присылать не мог.

У станции метро на площади Нации — несколько выходов. Десять часов утра. Народу на улицах немного. Возле входа в метро, куда я спускался, стояли два молодых араба. Глаза с прищуром. Один нервничал. Мне это не понравилось: на всякий случай я вынул руки из карманов. Но ничего — на меня они внимания не обратили, и я спустился вниз по ступенькам.

Уже внизу я вспомнил, что в нескольких шагах позади меня к метро направлялась пожилая женщина и девушка лет семнадцати. Наверное — мать с дочерью.

Сверху раздался истеричный женский крик. Я все понял и рванулся вверх но лестнице.

Один араб зажал рукой горло девушке и сорвал с ее шеи золотую цепочку. Второй, вероятно, «на деле» был первый раз, он суетился рядом, не зная, что делать. Женщина быстро сбежала вниз и стала звать на помощь.

Я подскочил к арабу. Он отпустил девушку и прошипел, чтобы я убирался. «Новичок» убежал. Девушка побежала вниз, вслед за мамой.