– Не знаю. Я просто так сказал.

Особист с мрачноватым одобрением усмехнулся.

– Молодцы. Парни-кремни. Ну да я вас потрошить не собираюсь. Дай бог, чтобы и противнику не пришлось... Поправляйтесь!

– Какая же падла это сделала? Как думаешь? – спросил Серж, когда контрразведчики ушли.

– Откуда я знаю...

– А узнать надо! Он же, гад, притаился где-то рядом и в любой момент повторить может... Сыпанет песка в ствол, или замедлитель в запале испортит, или выстрелит в спину на боевых!

– Разве за разбитую морду убивают? Будет тебя Шмель мочить? Или меня Чувак?

– Кто их знает... Всякие уроды бывают. Но Семенов верно сказал: Чувак бы тебя мочил, я-то ему ничего не сделал! А Шмель недолго был...

Они обсуждали эту тему целый день, но ни к какому выводу так и не пришли.

После обеда потянулись ребята: Звон и Пятка принесли курево, Синявский два огурца, Лисенков несколько яблок.

– Лежите вдвоем, как короли, – осмотрев шестиместную палату, присвистнул Пашка. – Просторно, светло, воздуха много! Мы как сельди в бочке парились...

– На, держи компенсацию, – Серегин вывалил перед ним пачки «Примы» и «Памира». – Какие новости? Ты же всегда все знаешь...

– К дорогим привык? Давай, нам сойдет, – Лисенков поспешно рассовал сигареты по карманам. – Куда-то направлять нас будут. На боевые. Особое задание партии и правительства. Только добровольцы. Чем это у вас пахнет? Чем-то знакомым...

Пашка наморщил нос и принялся быстро вдыхать и выдыхать воздух. Речь его стала прерывистой и невнятной.

– Ха, добровольцы... Было бы сказано... Построят: два шага вперед! Кто останется? Все шагнут! Хотя на фиг мне эти боевые? Или вам? – Он радостно улыбнулся. – Да это мазь Вишневского! Я же чую – дух привычный: мне ею ногу две недели мазали! Помогает, хочешь, покажу? Вот выше поднимать не буду, и так видно – новая кожа! А где ты обжегся? У вас же вроде ничего не горело...

– Да не тарахти, расскажи толком – куда направляют?

– Куда, куда... Не знаешь, куда направляют на особые задания? А подробностей мне не докладывали... К вам сегодня командиры придут, вот и расспросите...

– Какие командиры? И вообще, кто там рулит? Пряхин сказал – Чучу в отставку...

Лисенков пожал плечами.

– Комиссия решений не принимала: бригаде «отлично» выставила, уехали довольные. А ваш случай – на разбор Раскатова. Он вроде распорядился, чтобы Чуча сдал дела Шару, но приказа пока нет. Да к вам-то не они придут – Деревянко с Рогалем. Может, еще ротный...

Пашкин прогноз не оправдался. Пришел майор Шаров. Поджарый, подтянутый, в наброшенном на плечи халате – как полагается при посещении больных. Он был педантом. Но сейчас в облике майора Вольф рассмотрел какую-то неправильность, хотя и не сразу понял – какую именно. Когда тот вялым жестом отослал врача и опустился на табурет, Вольф подумал, что обычно похожий на взведенную боевую пружину майор сейчас напоминает пружину распущенную. Или даже сломанную.

– Где Серегин? На процедурах? А ты заживаешь?

Лицо Шарова раскраснелось, резкие черты сгладились, глаза нервно блестели. Неужели он пьян? Такого просто не может быть!

– Знаешь, как я на трибуне тебе орал? Корпус влево, правый пучок!! У Грибачева, наверное, уши заложило. Корпус вле-во-о! И ты все правильно сделал. Вот потому в училище тебя не возьмут. Сегодня бумага пришла.

– Почему? – растерянно спросил Вольф. Он сидел на кровати, прикрыв ноги проездки, и облокотившись на подушку. Из-за столь неуставной позы он чувствовал себя крайне неловко.

– Почему? Отвечаю. Коэффициент интеллекта выше среднего, – майор загнул палец, которым мог проткнуть консервную банку. – Выраженная склонность к аналитической оценке окружающей действительности, критичность мышления, способность к импровизации. Вывод: к обучению для использования на командных должностях в специальной разведке рекомендовать нецелесообразно!

Майор загнул последний палец, с удивлением осмотрел получившийся кулак. Вывод он огласил неполностью. Была там еще одна строка: «Пригоден к оперативной работе по сбору военно-политической и экономической информации за рубежом, но в силу пункта 5 анкеты не может быть использован в таком качестве». Пятый пункт означал национальность. Это взбесило Шарова окончательно.

Майор потряс внушительным кулаком, как будто грозил бездушным бюрократизированным чинушам.

– То есть так: иди на гражданку, в ученые, артисты, а в разведке должны служить исключительно дураки!

– Почему дураки? – прежним тоном повторил Вольф. Неловкость не проходила.

– Потому, что такая наша справедливость. Меньше знаешь, меньше умеешь – значит, не споришь, своего мнения не имеешь, значит, начальству удобен – получай большую должность. И потом держись за нее руками, ногами и зубами. Вот когда в тыл врага пойдешь – другое дело: тут и самостоятельность проявляй, и инициативу, и аналитические способности... Только откуда они возьмутся?

Майор широко расставил ноги, облокотился на колени, а подбородок положил на сплетенные кисти рук.

– Мы же из вас делаем уродов, квазимод! Другие из нас делают, а мы из вас... И получается! Пару лет назад у одного паренька чехол со стабилизатора не сошел... Он и повис на фале, болтается, как кукла на резинке, ничего поделать нельзя... Полетали, полетали и пошли на посадку. Его, считай, уже списали... Хотя и не на бетонку садились – на поле, скорость-то, прикинь какая! Когда-то татары человека к хвосту коня привязывали: у него внутренности через рот вылетали! А конь-то за «Аном» не угонится...

Вольфа окутал густой запах спиртного.

– Но паренька бог спас! Плюхнулся животом на запасной парашют, как на подушку. Протащило его метров пятьсот, парашют сгорел, а ему хоть бы что! Встает, отряхивается, подходит к нам. У Раскатова руки-ноги дрожат, у меня спина мокрая... А он спрашивает: «Товарищ генерал, а мне этот прыжок засчитают?» Нет, ты понял, что парня волновало?! Не то, что чудом жив остался, в ошметки мяса не разлетелся! Не то, что отца с матерью от ужасного горя уберег, родился второй раз! Волновало другое: впишут ли ему в карточку этот долбаный прыжок, пропади он пропадом!

– Мы тоже не о спасении думали... Что бригаду подвели, оценку за учения снизили, что Семенов затаскает...

– Вот видишь! И тебя оболванили. Ты парень умный, с совестью, с чувствами... Ты не такой, как дружок твой, Серегин, у тебя нутро другое... Я же видел, как ты с Ваней работал – себя ломал... И я вас ломаю об колено, потому что надо. Только кому надо?

Шаров встретился с солдатом взглядом. Взгляд этот был прямой и ясный, пьяная муть не затуманила серо-зеленые зрачки снайпера.

– Чтобы менять свою сущность, класть на тропу разведчика себя всего, без остатка – душу, привычки, жизнь, надо кому-то верить. Долг, Родина, присяга, это, конечно, правильно, только слишком абстрактно, тебе ведь конкретный человек приказ отдает, командир, ты ему должен верить. А кому тут верить? Эх! – Майор безнадежно махнул рукой.