– Ваша светлость, вы проснулись?

Отрываю трещащую с похмелья голову от подушки, мутным взглядом обвожу комнату. Ох, как болит башка!!! А во рту – словно все окрестные кошки устроили публичный туалет.

– Проснулся! Ох… – Лёгкое повышение голоса отзывается громоподобным гулом в голове.

Тишина. Мажордом тихонько докладывает:

– Ваш вчерашний гость очень извиняется, но он должен был уйти по делам службы.

– Хорошо, Горн. Можешь пока быть свободен. И скажи там, на кухне, пусть мне приготовят кофе…

– Давно готов, ваша светлость.

– Тогда принеси.

Жадно делаю пару глотков, и боль в висках и затылке начинает утихать.

– Значит, Пётр ушёл?

Старик кивает. Осторожно кручу головой из стороны в сторону. Вроде немного отпустило. А значит, можно принять душ, почистить зубы, побриться, потому что после пьянки щетина вылезает у меня с ужасающей быстротой. Горн внимательно смотрит за тем, как цвет моего лица меняет зелёный оттенок на нормальный.

– Я не сильно ночью шумел?

Он пожимает плечами:

– Как сказать, ваша светлость. Для нас, старых слуг, привычно. Хвала всем святым, что такое на моей памяти второй раз. А вот новых жителей вы напугали.

– Разбудил Юницу?! – Меня обдаёт холодом.

– Нет. Баронессу.

Озноб пробивает меня ещё сильнее.

– И…

Старик опять пожимает плечами:

– Ну, что я могу сказать, ваша светлость… Когда вы скрутили госпожу баронессу, она промолчала. Но когда вы стали лапать её за грудь, женщина не выдержала.

– Ой…

– А ведь она искренне хотела вам помочь и пыталась стащить с вас ботинки…

Ставлю чашку на услужливо подставленный поднос и хватаюсь за голову:

– Мама родная…

Спустя час я спускаюсь, выбритый до синевы, благоухающий парфюмом, в безупречно сшитом камзоле. Как обычно, встречаемся с баронессой у камина в гостиной. Мне неудобно перед ней, поэтому я напускаю на себя колючий вид. А красные с похмелья глаза добавляют моей внешности этакий лёгкий налёт вампирности… Женщина презрительно вскидывает кверху свой точёный носик:

– Эрц, ваше поведение переходит всякие рамки…

Она, в отличие от слуг, не знает, что с похмелья я злой.

– Вы обижены на меня?

Женщина краснеет.

– Почему вы хватали меня за… – стесняется, как сказать.

Юница с удивлением смотрит на маму. Потом на меня.

– Доченька, иди, пожалуйста, в столовую. Мы с твоей мамой сейчас придём. Просто нам надо кое-что сказать друг другу.

Девочка кивает, встаёт с диванчика, послушно уходит в столовую. Задумчиво смотрю ей вслед.

– У вас чудесная дочь, баронесса. Жаль, что всё время молчит.

– Вы уходите от темы разговора, эрц! Как вы объясните своё в высшей степени непристойное поведение сегодня ночью?!

Чувствую, что внутри меня гнев разгорается всё больше. Наконец не выдерживаю:

– Моё поведение?! Моё?! Я что, вломился к вам в спальню, баронесса? Или это вы заявились ко мне и попытались что-то там сделать, пользуясь тем, что я пьян?! Неудивительно, что так получилось! И благодарите всех богов, что ещё обошлось именно этим! Я мог либо убить вас, либо… гхм… взять как женщину.

– Ах!

Пощёчина обжигает мою щеку. Снова замах, но тут уж извините! Я буквально вжимаю её телом в стену, одновременно кладя свою ладонь на её грудь:

– Она у вас неплохо сохранилась, баронесса… А ваши бёдра… – Рука опускается вниз: – Они ещё упруги и одновременно мягки… Не говоря… – Моя ладонь ложится на ягодицы женщины…

Она вырывается изо всех сил, наконец я решаю, что с неё достаточно, да и Юница может выглянуть, желая узнать, почему мама и дядя эрц задерживаются, а пугать ребёнка не хочется. Убираю руку, которую успел засунуть в вырез её платья, отпускаю практически мгновенно набухший сосок, делаю шаг назад.

– Вы! Вы!.. – Она задыхается от гнева. Щёки горят, глаза блестят.

Баронесса чуть пригибается, чтобы броситься на меня и расцарапать лицо, но я улыбаюсь:

– Вы забыли, что совсем недавно предлагали мне себя? Но в тот раз не показали мне ничего из того, что было в ассортименте, и сейчас я сам решил проверить качество товара.

Это действует на женщину, словно ледяной душ. Она бледнеет, только лихорадочно блестящие глаза выдают бурю чувств, бушующую сейчас в ней. Небрежно бросаю:

– Пока то, что я ощутил, меня устраивает, баронесса. И – на будущее. Если вы ещё раз явитесь ко мне ночью, то уже будете примерно представлять, что вас ждёт…

Разворачиваюсь и вхожу в столовую, где за столом чинно сидит девочка. На её вопросительный взгляд объясняю:

– Сейчас. Маме надо поправить причёску и попудрить носик.

Девочка фыркает. Я улыбаюсь в ответ. Мы переглядываемся с ней, словно два заговорщика. О! И все следы от вчерашней пьянки прошли… Чёрт, совсем из башки вылетело!

– Горн!

Мажордом тут как тут.

– Поднимись наверх. В угловой комнате госпожа Хьяма. Пригласи её к завтраку. Нечего ей у себя питаться. Не хозяйка.

Горн уходит. Мы терпеливо ждём. Я прокручиваю в памяти сцену в гостиной. А что? Баронесса очень быстро забыла, из какой задницы я её вытащил. Или решила, что теперь ей ничего не грозит. Тогда пусть уматывает. Мне спокойней будет. И меньше хлопот.

Мягкие шаги. В столовую заходит бывшая комиссарша. Бросает на меня острый взгляд, застывает в дверях. Я показываю ей на свободное место:

– Присаживайтесь.

Девушка послушно садится на стул, складывает руки на коленях.

– Горн, что там с баронессой? Она собирается идти завтракать?

Старик спохватывается:

– Простите, ваша светлость, госпоже стало плохо, и она пошла к себе в комнату. Ещё она просила принять её для приватного разговора в любое удобное для вас время.

Пожимаю плечами:

– Хорошо. Думаю, после ужина я смогу выкроить для неё пару минут, если не придёт Пётр.

– Я передам, ваша светлость…

Едим. Хьяма молчит, лишь изредка перебрасывая свои глаза то на меня, то на девочку. Юница тоже молчит, хотя я вижу, что ей очень любопытно по поводу новой девушки за столом. Впрочем, как новой? Она видела её, когда та была одета в страшный наряд комиссара… Трапеза подходит к концу. Ритуальное для меня кофепитие. Девушке явно нравится этот напиток. Но каждый раз, когда она его пьёт, явно хочет определить, что это такое и откуда. А мне смешно – Хьяма изо всех сил пытается скрыть своё заокеанское происхождение, не предполагая, что я уже давно всё знаю. Наконец мы все трое выходим в гостиную. Я усаживаюсь в любимом кресле у камина, достаю сигару. Юница знает, что ей следует уйти, и появиться вновь в комнате она может, только когда окурок улетит в огонь. Поэтому девочка приседает, делая что-то вроде книксена, и уходит к себе. Девушка молча сидит на диванчике. Когда молчание становится для неё нестерпимым, она не выдерживает: