Привлек к консилиуму Полярника. Он, пошуршав электронными страницами, спросил:

– Инородного тела в желудке или кишечнике не наблюдается?

– При наличии отсутствия! – куражнулся словами из «Двенадцати стульев» я.

Боба это не смутило.

– Крови в стуле нет?

– Крови нет, цвет, того, что выходит, в пределах собачьей нормы, рвоты нет и не было, – обозлился я, – все, что у нас с собаками совпадает, я уже пересмотрел. Меня смущает частота стула и то, что он жидкий.

– Ну они и делают это почаще человека, – не понял сути моих претензий Полярник.

– Конечно, – взялся я объяснять инопланетному путешественнику очевидное, – в три-четыре раза чаще. Но не в тридцать же сорок, как у Марфы! Такими темпами она просто скоро обезводится и погибнет. Ты мне про лечение расскажи!

Боб опять нырнул в Интернет. Вынырнул минут через пять и доложил:

– Сутки не кормить, поить часто и помалу, дать антибиотики.

Я вздохнул и спросил:

– А теперь подробненько доложи: где они тут в 11 веке обычно берут антибиотики?

Тут он зарылся в научные ветеринарные тексты надолго, а я, предчувствуя закономерный результат – ответ «нету и взять негде», попоил Марфу, не велел ей пока подсовываться на глаза нашим молодым, и поскакал посоветоваться к Богуславу.

Слава волхв посильней меня, и любитель всяких хитрых травок. Может он и по собачьей линии знает что-нибудь этакое? Объяснил ситуацию и с нетерпением стал ожидать ответа, вроде: есть такая трава, называется шурум-бурум, на людей не действует, но понос у собак снимает прекрасно! Служил я с Мономахом в Чернигове, и набрал этой травы в тамошних лесах немеряно! Вот возьми щепотку, втули своему волкодаву. Но видя, как Слава полез правой рукой в «поталыцу», то есть начал почесывать себе затылок, понял, что шурум-бурума найдено не было. Так оно и оказалось.

– Есть у нас такой метод, – взялся поучать меня побратим, – забабахать в стакан водки побольше соли, и выпить.

– Этот метод мне известен, – ответил я, – только ведь собака не человек, столько водки ни в жисть не осилит. А если осилит, то либо нюх на весь остаток жизни потеряет, либо просто издохнет. Я помню как-то лечил одну прежнюю свою среднеазиатку от чумки водкой, но там я брал столовую ложку горячительной воды, намешивал ее с сырым яйцом, и только после этого давал. Здесь, мне кажется, такое количество не поможет.

Богуслав на это только развел руками. Я хотел уж было уезжать несолоно хлебавши, как вдруг в нашу беседу включилась Ванча.

– Я, конечно, женщина простая, знатности во мне никакой, нигде не была и ничего, кроме кухни и разведения кур не знаю, но хочу сказать: мы в Лесичарске все поносы и у взрослых, и у детей, лечим внутренней желтой пленкой из куриного кишечника. Обычно достаточно дать один раз маленькую ложку высушенной и истолченной в порошок пленки, и снимается любой понос, даже и с кровью. Редко-редко эффект небольшой, тогда даем порошок три раза за день. У нас староста держит здоровенного пса, так он и ему дал, тоже помогло.

– А сырую если дать пленку? – поинтересовался я.

– Кто его знает, – ответствовала Ванча, – мы не пробовали.

– Куриными желудками я в Пловдиве конечно разживусь, но как их ободрать? Да и времени нет их сушить, Марфа скоро сляжет!

– Куриный желудок надо промыть горячей водой, тогда пленка отделится легко, – пояснила мне Ванча, – но сушить тебе его незачем. Я у себя в селе сушила этой пленки на всех, у меня расход курей в самый сезон летом бывал до десятка в день, а у обычных семей одна-две курицы в месяц. Вот и в дорогу взяла этого порошка с запасом.

– А сколько его надо принимать собаке? У нее желудок уж очень здоровенный!

– Этого я сказать не могу, но староста своему кобелю брал побольше, чем требуется человеку.

– А велик ли был кобель?

– Да не меньше твоей Марфы.

– Ну хоть примерно скажи, на сколько он брал больше? – взмолился я.

Ванча, видя, что дело нешутейное, думала минут пять, поджав губы. Потом сказала:

– Дай ей порошка раза в три больше, чем человеку. Этим порошком не отравишься, он довольно-таки безобидный. Не будет прока, повтори в обед, а потом на ночь – задушит любую заразу и оборвет любой понос.

– А почему ты думаешь, что там зараза? – удивился я, памятуя о том, что официальная медицина дойдет до этой мысли еще ох как не скоро.

– Мне тут больно-то раздумывать не нужно, – отмахнулась Ванча, – так у нас все знахари и знахарки говорят.

Да, подумал я с горечью, а видимо, когда придут турки-сельджуки, и завоюют Болгарию, эти народные знания и будут утеряны безвозвратно.

– Только этот порошок, – добавила Ванча, – страсть какой горький. Люди-то его по маленькой ложечке, и то еле-еле глотают, у всех аж слезы на глаза наворачиваются. Как ты собаку заставишь большую ложку с горкой порошка съесть, я даже не представляю.

– Ну может смешать с чем? –неуверенно предложил я.

– Не знаю, – сказала, как отрезала Ванча. – И не взыщи: я порошок берегу для людей нашей ватаги, а не для собак, поэтому хотите пейте, хотите сплюньте или мимо просыпьте, все равно больше не получите.

Потом женщина насыпала мне три больших ложки порошка, и я, ухватив запасной бурдюк с водой и велев меня не ждать и ехать в Пловдив, вернулся к Марфе. Метод, как заставить кошку проглотить таблетку я знал – одна знакомая еще в прежней жизни научила. Крепенько запеленываешь кису в какую-нибудь тряпку, нажимаешь на место смыкания челюстей большим и указательным пальцем правой руки, а как Мурка разинет для дикого мява пасть, закинуть в нее таблетку как можно дальше левой, зажать пасть правой и массировать горлышко кошака левой. И милая кошечка глотает! Но правда потом долго шипит и негодующе мяукает. Но ведь среднеазиатский волкодав это вам не среднерусская кошечка, а мощный и грозный зверь, и с ним надо обходиться иначе.

Рассказал о волшебном порошке Марфуше. Собака уже начала слабнуть, и слушала меня лежа.

– Так что хочешь пей, не хочешь подыхай, я мешать не стану. Ты уже стала большой и умной девочкой, решай сама. Горечь, говорят, страшная, но больше у нас с тобой ничего нету и заменить эту курячью радость нечем. До Пловдива я тебя, конечно, доведу или довезу, на дороге не брошу, но лечить мне тебя больше нечем. Уж не взыщи.

– Мо-жет о-бой-дет-ся? – уже как-то слабенько пролаяла Марфа.

– Я лечу всякую дрянь уже тридцать пять лет, – сказал